Вода в медном тазу уже успела немного остыть, пока Лукреция пыталась подняться с постели, нежась в мягкой перине, несмотря на суету служанок, которые были непривычно тихи и неуклюжи. Светловолосая дочь церкви потёрла глаза и посмотрела в приоткрытое окно, ветерок из которого колыхал кисейную тюль под плотной алой гардиной, которую впору было бы снять и хорошенько вытрясти от пыли. Она нехотя сползла вниз и, зевая, подошла умыться. Судя во всему, разбудили её раньше обычного. Девушки заговорчески поглядывали друг на друга, одна из них уронила зеркальце, которое неприятно задребезжало, но не разбилось. Лукреция только пожала плечами и уселась на табурет, чтобы ей расчесали волосы, после того как девицы помогли ей облачиться в нижнюю рубаху и многослойное платье из бархата и венецианской парчи с золотой вышивкой.
- А где Франческа? – поинтересовалась младшая Борджиа о своей любимице, разглядывая в отражении как смотрятся на ушках новые серьги в виде двух капель жемчуга с золотой застёжкой и изумрудами. Лукреции показалось, что руки, которые водили вдоль её локонов щёткой вдруг задрожали. Ответа не последовало и девушка, нахмурившись, обернулась.
Франческа Дзабарелла – внебрачная дочь генуэзского купца и какой-то аристократки из Ливорно, которую после смерти матери-покровительницы по старой дружбе к отцу (а может и не очень дружбе ещё с времён бытности куртизанкой) приютила Ванноцца, пристроив к своей дочери не то служанкой, не то подругой. Франческа, яркая миловидная брюнетка, весёлая, хитра и дерзкая быстро завоевала расположение и дружбу Лукреции, рассказывала ей о жизни в Ливорно и морских путешествиях, пикантные истории тамошнего общества, играла с ней в игры, читала романы, собирала икебаны и писала стихи. Хотя Джулия Фарнезе, которая частенько присоединялась к обществу девушек, намекнула Лукреции, что Франческа не так проста, как кажется. Борджиа искренне пыталась разглядеть это «непростое», но ничего так и не нашла.
- Что с Франческой?! – Лукреция нетерпеливо встала, испытующе глядя на бледных как мукой посыпанных служанок. Одна из них, помладше, со стоном закрыла лицо передником, из её глаз брызнули слёзы, а плечи затряслись от безмолвного рыдания. Вторая пыталась быть сдержанней, но в её глазах читались страх и скорбь.
- Она.. – начала служанка по имени Агнесса, но голос её дрожал не меньше, чем плечи подруги. Девушка замолчала, словно не решаясь произнести. Борджиа посмотрела на неё ещё твёрже, невольно заражаясь страхом по воздуху, словно простудой.
- Она мертва, - выпалила Агнесса, опустив глаза в пол.
- Как?! Когда?! – Лукреция широко открыла глаза, прикрыв рот ладонью, глаза тут же стали влажными.
- Её убили! Зарезали как овечку! – послышались неразборчивые всхлипывания второй девушки Кармины, которая явно впала в истерику.
- Тело нашли ночью в коридоре на втором этаже, - дополнила Агнесса, наливая госпоже воды.
- Кто это сделал? Кто убийца? Его нашли? – продолжала допрос Лукреция, то и дело стирая с лица слёзы.
- Расследованием, вероятно, занимается Ваш брат Чезаре. Нам пока ничего не известно, - продолжала отвечать Агнесса.
- Конечно, не известно! Потому что он и убил! – ляпнула Кармина, у которой словно рассудок помутился, - Муцио видел…где теперь бедный Муцио? И его убили…и нас убьют! – девочка оказалась слишком впечатлительной.
- Она не в себе, госпожа, - попыталась вмешаться Агнесса, но было поздно, Лукреция отвела в сторону её руку с кубком воды, расплескав по полу, а сама отвесила служанке звонкую пощёчину.
- Не смей клеветать на моего брата! – прошипела Борджиа, выделяя каждое слово, - Успокой её и уведи, - приказала она Агнессе и выскочила из покоев.
На втором этаже на коленках стояла женщина и скоблила пол от алого пятна, в ведре вода была буро-серой, у колонны, словно тень, стоял личный наёмник Чезаре, попутно разгоняя любопытных слуг и поварят.
- Микелетто! - позвала она, но, пока смотрела под ноги, подбирая на лестнице пышный подол, мужчина успел куда-то испариться. Лукреция прошла вперёд, из её глаз градом катились крупные слёзы, особенно при взгляде на бурые разводы на полу. Покои Чезаре были недалеко, она влетела к нему подобно беспокойному вихрю. Обожаемый брат сидел за столом, перебирая бумаги, кудри ниспадали на его лоб, на котором нарисовались несколько задумчивых складок.
- Чезаре! – застыла она на пороге в слезах и, промедлив, побежала к нему в объятия. Только в них она находила истинное спокойствие утешение.
- Скажи, что это неправда! Скажи! – она всхлипывала, тяжело дыша, прижимаясь к его груди.

“Я думаю, что коли мне суждено умереть,
И все терзания  моей страсти окончатся,
То настолько великая любовь угаснет,
Что мир останется без любви”.

Прикосновение и объятия бесценного брата действовали на Лукрецию подобно холодной мокрой тряпице, приложенной ко лбу лихорадочного больного. Если бы она могла вообще никогда с ним не расставаться, с её кровью, её сердцем, её смыслом. Иногда девушке казалось, что они с Чезаре куда больше, что они одно целое, подобные близнецам, чувствующим друг друга особенно сильно, понимающим друг друга не то, что с полуслова – с полувзгляда. Брат всегда был с ней, нет, он был больше чем с ней – внутри её души, как гордый Ватикан внутри Италии, свободный и самодостаточный, могущественный и величественный, полный тайн.  Единственный, кого она по-настоящему любила горячо и беззаветно.
- Что случилось, любовь моя? – послышался родной бархатистый голос, действуя успокаивающе, подобно ласковой колыбельной матери. Борджиа подняла взгляд и на мгновения забыла причину своего визита, ей стало так уютно и хорошо, что слёзы враз подсохли, словно утренняя роса под палящим полуденным солнцем.
Девушка взяла в ладони кончики пальцев брата и приложила к своим губам, нежно поцеловав, ласково провела по щеке и тёмным завиткам волос, любуясь. После чего, сплетая с мужчиной руки, задумчиво надув губки, заговорила:
- Слуги бесстыдно врут, что Франческу убил ты, мой милый, - недовольно объяснила она, в её голосе вновь засквозила печаль и белокурая Борджиа едва слышно хлюпнула носиком. Джулия Фарнезе хорошая, но с Франческой ей было веселее и интереснее, подруги ей будет не хватать. Уже сейчас не хватает.
- Как они смеют? - она подняла взгляд на брата, полный наивной и уверенной надежды.
Лукреция знала, что Чезаре сильный и хладнокровный, он воин…всегда им был. Даже, когда носил кардинальскую рясу. Он может убить. В этом городе без клыков и когтей не выжить, тем более семье Папы Римского, тем более испанцам. Её защитник, бесстрашный и непобедимый, гордость Борджиа, слава и ясное солнце семьи…Чезаре. Да, он мог убить…но не безоружную девушку, не лучшую подругу собственной сестры, не милую Франческу! Допускать близко такую мысль Лукреции не хотелось совершенно.