Название фэндома: Бедная Настя
Рейтинг: NC17
Участники: Владимир Корф, Анна Платонова
Время, место: поместье Барона.
Обстоятельства: Дуэль - игра в которой выигравшему достанется все. Но есть варианты когда в проигрыше останутся именно живые.
Главный демон барона (зима 1840г.)
Страница: 1
Сообщений 1 страница 5 из 5
Поделиться12015-02-22 22:59:52
Поделиться22015-02-22 23:00:54
Шинели лежали на снегу, отмечая границу барьера. Десять шагов от одежки до одежки и плюс еще по пять в каждую сторону для возможности сокращения расстояния. Но черт всех бы побрал, в этой дуэли нет правил! Она была иной, совершенно иной, даже тропинка для схождения друзей не была утоптана, да и некому ее было утаптывать. Оба дуэлянта отказались от секундантов, лишь лекарь, которого Михаил притащил с собой. Оно и к лучшему. Свидетель сможет подтвердить что сегодняшняя смерть была не просто убийством, а именно дуэлью. И пусть их запретили, гибель за честь еще не отменяли.
Корф стал в позу, спрятав левую руку за спину, а правую вытянул вперед, прищуривая глаз. Он целился прямиком в сердце друга. Рука так и чесалась поскорей нажать на курок и размождить этот орган, дабы Михаил ощутил ту же самую боль которую пришлось испытать Владимиру прошлой ночью. Идиот! Он даже на долю секунды поверил что Анна явилась в его спальню дабы стать навсегда его. Как же он ненавидел это кукольное личико, длинные ресницы, белокурую головку, ангельский голос и вечно щенячьи глаза. Как же он ненавидел Анну, столь же сильно, как и любил. Любил - всю проклятую жизнь. А ведь Иван Иваныч все знал. Он видел сына насквозь и понимал что любой укол Анны, фраза кинутая ей якобы с ядом была всего лишь защита от пагубного чувства которое таилось в груди. Да сам Владимир был не лучше... сейчас даже не понятно кого и к кому он ревновал, то ли отца к Анне, то ли наоборот. Удивительно, но только после смерти старый барон стал намного ближе сыну чем при жизни.
Владимир Иванович сделал глубокий вздох. Белоснежные клубы пара вырвались из груди, развеваясь в холодном утреннем небе. Скоро Анна откроет глаза после сладостного сна, а здесь прозвучат пагубный выстрелы. Мужчина слегка ухмыльнулся. Она не простит его о том что он соврал о дуэли. Да и вряд ли она прости его вообще. Но не будем медлить, скоро все случиться и только лишь один останется в живых, и если это будет не Владимир, то доктор вручит Михаилу два письма которые Корф отправил ему на кануне. Первое - вольная Анны, а второе - дарственная Елизавете. И пусть эти две женщины будут счастливы, одна за безграничную любовь, вторая за то что была любима.
- Сходитесь - рявкнул голос лекаря, который посильней кутался в свою одежду. Около его ног стоял чемоданчик с инструментами. Редко когда на таких мероприятиях он помогает, но, с чем черт не шутит.
Слова взвились вверх и оба претендента на освобождение от бренного тела остались на месте лишь покрепче стиснув пистолеты. Корф не мог не сдержаться что бы иронично не улыбнуться. Два придурка которые либо верят в свою всесильность, либо готовы увеличить шансы на жизнь соперника.
"Как же этому, неизменно голубому пальто, не хватает окровавленных пятен" - мыслил про себя Корф, но все так же неподвижно стоял на месте не предпринимая ни чего.
Прогремел выстрел. Стая ворон с криком взнеслись в воздух. Снежная "лавина" скатилась на голову барона и мертвое тело птицы рухнуло на землю. Как же прекрасен красный цвет на белоснежном снегу. Вороне повезло намного больше чем Корфу. Мужчина отвел взгляд от мертвой птицы и с неприкрытой ненавистью взглянул на друга.
- Ах, как благородно - с яростью в голосе рявкнул Корф. Репнин сделал огромную ошибку! Ни чем не подпитанный героизм и благородство. Он мог продырявить грудь Барона и уже мчаться на встречу своей любви подарив счастье не только себе и Анне, так же освободить милую Лизу. Как же все таки просто - одна смерть и десятки счастливцев. Так просто и практически реально. Но нет, Михаил все усложнил.
- Я сделал свой выстрел, - опуская пистолет, как всегда доблестным голосом заявил друг - не тяните и вы, барон.
Минуты тянулись как годы. Тишина давила на сознание. Репнин ожидал своей участи, а Корф боролся сам с собой.
- Молись, Мишель!
Слова мужчины можно было воспринять как угрозу, но нет, всего лишь просьба, сказанная не в том тоне к которому привыкли окружающие. Дальнейшее действо не заняло и пары минут. Владимир направил дуло пистолета себе в висок. Доктор что-то рявкнул, а Михаил кинулся вперед. Палец скользнул по курку и с силой нажал его.
Раздался громкий крик. Крик ненависти, призрения и боли. Пистолет отправился куда-то в сугробы. Очередная осечка. Вторая за жизнь. Не уж то дьяволу угодно беспощадно мучать барона? Мужчина поднял взгляд на друга который замер в паре шагов от него и сдается просто боялся подойти.
Владимир с силой сжал кулаки и переступая через сугробы рванул к лошади. Привычное движение и он уже был в седле, натягивая поводья. Черная шинель все еще находилась на снегу отмеряя барьер. "Ну хоть замерзнуть и умереть я в состояние?" - рычал про себя офицер.
- Доктор, отдайте одно письмо что при вас - Михаилу, второе сожгите, - напоследок кинул барон, с силой пришпорив коня рванул по направлению поместья.
Он находился в столовой. Огромный дубовый стол и во главе него сидел Барон, точней склонив голову лежал на руках. Перед Владимиром стоял кувшин с водкой. Если верить подсчетам этой пигалицы - Полины, то это уже был третий, а то и пятый графин. Хотелось как можно быстрей забыться и не видит ни кого. Михаил не сумел прострелить ему сердце, но в место него его разбила Анна. Закрывая глаза Корф так и представлял как Анна и Мишель потешаются над ним, строят планы на будущее, а он, Владимир останется сам один на один со своими "демонами".
- Твой поступок был благороден, я горжусь тобой - голос отца так отчетливо звучал в его голове, что Корф был готов поклясться, открой он глаза перед ним бы сидел старый барон.
- Благородство удел слабаков которые не в силах бороться - фыркнул мужчина с трудом подымая голову и раскрывая глаза. Он откинулся на спинку кресла и потянулся к очередной рюмке, - поздравляю отец, ваш сын слабак который не сумел сделать выстрел и удержать при себе женщину.
Он покачал головой и залпом осушил рюмку. Огненная жидкость уже не с такой силой обжигала внутренности. Корф пил в надежде подарить себе немного успокоения или избавления, но ни одно, ни второе не торопилось прийти к нему. Он покрутил рюмку в руках и с размаху кинул ее в стену.
- слабак... - повторил мужчина прикрывая глаза.
Поделиться32015-02-25 02:00:18
Наверное, ещё никогда ночь не казалась такой нескончаемо-долгой, едва ли даже самые премудрые травы из закромов Варвары или Сычихи могли утолить воющее в душе беспокойство, перемешанное с десятком чувств иного рода, будто пронзительным сквозняком ворвавшихся в сердце после того как за спиной неприветливо захлопнулась дверь покоев молодого барона. Внутри всё разрывалось на части, и сама Анна едва ли могла понять себя в эти мгновения. Ей была дорога жизнь Владимира и Миши, настолько, что она готова была поступиться своей честью и счастьем, но при этом ей первой хотелось застрелить их в упор, чтобы они больше не изводили друг друга и её своей безудержной ревностью и соперничеством.
Опустив мокрые ресницы, жмуря красные припухшие веки, Анна видела глаза Корфа, даже как-то по-детски искренне полные чистой надежды, бьющейся среди бликов свечи, но её чуть дрожащие от волнения губы так и не смогли произнести тех слов, которые он так ждал. После всего, что он ей сделал, как можно? Если когда-то в глубине её существа и таилось особенное отношение к Владимиру Ивановичу, то сам он раз за разом с презрением выхлестал его до полусмерти, словно неугодную дворовую девку. И всё же, отчего тогда, проносящиеся эхом в голове слова: «Уходи, дуэли не будет. Уходи.» - облегчения не приносили, а чем-то щемящим отдавали в груди?
Смятение не давало уснуть, юная Платонова сидела возле окна, укутавшись в тёплый пуховый платок, она смотрела куда-то во мглу, вслушиваясь в лай неспокойных собак, пока на горизонте не забрезжила яркая кроваво-красная лента восходящего солнца, ещё не до конца спугнувшая россыпь звёзд, сверкающих подальше от горизонта. К лаю примешался крик петухов, возвещающих о наступлении утра, а рассвет обнажил занесённый снегом двор. Пышная белоснежная перина бережно окутала чёрные стволы и аккуратное здание флигеля. Голова болела и кружилась, а яркое солнце лишь раздражало глаза. Обессилев, Анна так и уснула с не заглушённым чувством тревоги, укутавшись в платок и положив белокурую голову на подоконник.
Разбудили Анну возня и шум, цокот резвых копыт и острый резкий тон Владимира, который недовольно буркнул на Никиту, отдавая коня.
Анна умылась и попыталась привести себя в чувства, хотя следы бессонной ночи было вывести посложнее, чем пятно от свёклы с белого льна. Выйдя из комнаты, она наткнулась на шушукающегося Карла Модестовича и Полину, которые лишь бросили на неё не самые дружелюбные взгляды и разве что не зашипели. Аня лишь молча прошла мимо и отправилась прямиком на кухню, где среди пара и вкусного ареола ароматов вовсю суетилась Варвара:
- Барин нынче совсем не в духе, - сокрушалась она. - Полька вон, до чего девка глупая, и то под горячую руку боится соваться. Ох, и отчего ж им покойно не живётся! Илья Петрович днём пожаловали, хоть никто не убился. Ой горе бы было!
Варвара вдруг замолчала, пожалев об упоминании господина Штерна. Анна с любопытством и волнением посмотрела на неё, хотя та старательно уткнулась взглядом в кадку с огурцами. Сердце Платоновой застучало так, что стало неприятно отдавать в виски. Само собой, выдержать натиск расспросов девушки, которая ещё и смотрела своими большими глазами жалостливо-умоляюще, кухарка не сумела, рассказав о дуэли, о коей ей поведал задубевший доктор Штерн. Аня испуганно справилась о Мише, подумав, что тот может быть ранен, но Варвара поспешила успокоить её. Анна спешно набросила на плечи меховую накидку, дабы выйти и поговорить с Михаилом, но, как оказалось, сам Репнин вовсю искал встречи с ней. До чего было отрадно видеть его, целого и невредимого, с блеском в глазах и тёплой улыбкой на лице, что сумело утолить на время горечь возмутительного обмана Владимира. Будь она мужчиной, сама бы вызвала его на дуэль за такое.
Мишель так простодушно рассказывал обо всём, что случилось этим утром, про это глупое противостояние, про попытку Владимира Ивановича застрелиться и спасительную осечку, и, конечно же, о вольной, которую всё это время Репнин сжимал в руках. Анна не верила своим ушам, будто речь шла не о бароне Корфе, а ком-то другом. Разве он мог так поступить? Разве ему ведомо такое отчаянное благородство? Только подумать, с той ночи Владимир искал смерти, желая наградить её ключом к той жизни, которая могла бы сделать её счастливой. Несмотря на то, что вовсю светящийся от радости и эмоций Миша был рядом, заключал её в объятия и произносил мечтательные речи о будущем, мыслями Анна всё дальше уходила к Владимиру. Аня решила поделиться с князем событиями ночи и её отчаянном визите к Корфу, она надеялась, что Мишель оценит её поступок во имя их счастья, во имя спасения его жизни, но всё оказалось совсем не так. Взгляд Михаила вдруг изменился, стал скупым на тепло и нежность, его оскорблённое самолюбие и гордость сталью возмущались в голосе, полным осуждения и разочарования. Репнин вновь становился тем, кто отказался от неё в ту ночь, когда по приказу барона крепостная актёрка Платонова исполняла «Танец семи вуалей». Битые осколки окончательного разрыва больно ранили, кто бы мог подумать, что встреча, которой должно было стать началом новой жизни, поставит точку в романе с Репниным, растопчет нежный бутон их любви. Возможно, князь ещё пожалеет о сказанном сегодня, но Анна не сумеет простить ему этого снова. Никогда более. Репнин ушёл, гулко стуча по паркету каблуками, а Аня залилась слезами, снедаемая одиночеством и разрушившимися чаяниями. Долгое время девушка просидела одна, не желая ничьего общества и не замечая, как течёт время, а после решила вновь отправиться к Варваре, которая с заботой матушки могла и утешить и совет дать. На кухне по обыкновению царило какое-то движение, в этот раз ещё и ощущался запах спирта. Полина под чутким руководством Варвары переливала в гранёный прозрачный графин водку из большой пузатой склянки.
- Ой не дело Владимиру Ивановичу столько водки пить, как бы опосля худо не стало, стольким и лошадь сморить можно, это который по счёту?
- Не тебе барину указывать, сколько пить, а сколько не пить, - съязвила Полина, беря в руки очередной поднос.
- Подай сюда, я сама отнесу, - сказала Анна, протягивая руки.
- Ишь указывает, что, вольную получила, так сразу барыней стала? – завистливо залаяла Полька, то-то они с Модестовичем ей косточки поперемывали, - белы рученьки-то не замараешь?
Варвара грозно посмотрела на девушку и хлестнула её полотенцем, шикнув. Полина покочевряжилась, да сдалась.
Анна взяла поднос и отправилась в столовую, идя тихо, будто боясь, что её заметят. Вдруг раздался грохот битого стекла, девушка вздрогнула, огненная в графине неспокойно забултыхалась, Платонова поставила поднос на комод в коридоре и крадучись, вошла за порог. Корф сидел в кресле, приближающуюся Анну выдавал лишь шелест юбок. Она подошла сзади и положила ладонь на его плечо, тихо произнеся:
- Владимир…
Она отчего-то волновалась. Боялась ли его? Себя ли? Стыдясь несправедливости или сгорая от её пагубного действа? Этим утром Владимир Иванович хотел и мог умереть, а ведь он не отказался бы от неё как Миша. Чувство вины глодало изнутри, ощущение прозрения терзало совесть. Завтра утром она поставит свечку в церкви, спасибо Богу, что сохранил Володе жизнь, уберёг от глупого отчаянного порыва.
Поделиться42015-03-04 20:46:00
Спокойные и наставительные слова отца все так же звучали в голове. Он продолжал свою речь о правильности, не обращая внимание на страдание сына. Если он все сделал правильно, так почему на душе кошки так гадско скребут? Пожертвовать собственным счастьем ради друга - героизм или безумие? Век рыцарей уже давно прошел, да и безумных поступков ради прекрасных дам.
Корф зарычал. Пусть будет проклят Михаил за свое слабоумие! Какого черта он не выстрелил Владимиру прямиком в грудь? Сколько бы избавлений принесла эта смерть.
- Тебе сегодня тяжело, сын мой, - Владимир был готов поклясться, что ощущает запах отцовской трубки и если бы он приоткрыл глаза, то мог бы увидеть вздымающиеся вверх белые завитки дыма - все пройдет и боль утихнет, и шампанское вновь будет распито.
Голос отца был бодр и весел, от чего Владимиру становилось все гаже и гаже.
- Я тебе более не нужен...
- Мне ни кто не нужен - перебил его мальчишка, касаясь лица рукой, потирая уставшие глаза. Все чего сейчас желал барон - как можно дальше отогнать любые мысли, позабыть про все, напиться так, что бы голова опустела, а завтра... Завтра ее будет преследовать боль, которая не позволит мыслям хоть на минуту заставить выбраться наружу, а вечером можно повторить все снова и снова, пока не наступит свобода от этой ядовитой боли.
Он услышал насмешливое хмыканье. Отец всегда делал так, когда осуждал действия сына, но хотел что бы Владимир сам понял что, то или иное действие не правильное.
Сквозь сознание и внутренние споры с самим собой, до барина донеся тихий шелест юбок. Хода была легкая и неуверенная, совершенно не похожая на топанье Полинкиных медвежьих шагов. В иной раз он бы и не перепутал, но не сейчас.
- Где тебя носит, Чертовка? Тебя только за смертью посылать! - рявкнул Корф, не подымая взгляда на вошедшую, но уже более тихо и спокойно добавил: - Поставь и убирайся...
Право не одно из действий так выполнено и не было. Лишь чья-то рука легла на мужское плечо, от чего Владимир даже слегка вздрогнул и быстро выпрямился, наконец-таки оборачиваясь к девушке.
Около него стояла Анна. Его собственное наказание и болезнь. Снова она со своим кукольным личиком и огромными перепуганными глазками. Как же он ненавидел ее, так сильно, так яростно и безбожно. Вся эта ненависть формировалась в грудной клетке и превращалась во что-то неописуемое. Он ее ненавидел так сильно, что готов был поклясться в любви. Вечной и чистой любви. Вчера он это и сделал. По своему, но сделал. Каждый день пытался доказать то что скрывал годами. Но выбор пал не на него. Что же... Он глубоко вдохнул, словно набираясь мужества, собирая разбитые осколки себя в комок в надежде вновь возвысить свое достоинство.
Лицо Владимира озаряла извечная лукавая улыбка , наполненная непосредственности и шутливого отношения к жизни, извечная мака младшего Барона, даже кидаясь на передовую, на Кавказе его лицо всегда освещала эта ухмылка.
- Если вы пришли поблагодарить, не стоит, я лишь выполнил волю отца, - сразу же начал Корф, снимая прохладную ручку со своего плеча. Мгновением дольше он задержал эти трепетные пальчики в своей ладони и отпустил их.
- Вы сделали свой выбор, мадемуазель, и могу поклясться, что убивать вашего избранника я не был намерен. Не каждая девушка пойдет на такой шаг ради возлюбленного... - взгляд Владимира был слегка отрешен, а вся его речь более походила на раздумья, мысли сказанные вслух - не могу претворяться, что счастлив за вас, мадемуазель, но обязан принять ваш выбор.
Корф замолчал. В голове парня явно рождали новые мысли, озвучивать, которые он не стал, лишь тряхнул головой.
- В прочем, где же эта Полька? - Барон грозно посмотрел в сторону двери.
Поделиться52015-03-13 15:04:36
Страх порождал трепет, колкий и неприятно ноющий где-то в груди и животе, Анна нередко чувствовала это рядом с Владимиром, когда тот, хмурый, раздраженный или яростный срывался на все вокруг. Порой в такие моменты казалось, что в его присутствии даже воздух наливается свинцом и оттого становилось тяжело и больно дышать. Тем не менее сейчас девушка, унимая дрожь, готова была преодолеть желание покинуть комнату, оставив огрызающегося раненого зверя заботам Польки, которая только того и ждет, как лишний раз показаться барину полезной, потакая всяческим его капризам. Анна не стала присаживаться, Корф был так пьян, что едва ли был рад долгим задушевным разговорам, а потому просто осталась стоять рядом за его плечом, поскольку складывалось ощущение, что даже смотреть на свою бывшую крепостную ему было не приятнее, чем на муху в борще или осу в варенье.
- Я искренне благодарна вам, это правда. Ваш поступок благороден, хотя я понимаю, как тяжело вам далось подобное решение, - белокурая девушка вздохнула и посмотрела в окно, обрамленное светлыми невесомыми шторами, за ним безмятежно покоился засыпанный пушистым снегом двор, где Никита с мужиками расчищал подъезд к конюшне, поминая погоду крепким словцом, в отличие от резвящихся рядом детей, вкушающих радости снежных поединков.
- Но я здесь не за этим, - Платонова чуть притихла, - Я пришла попрощаться, Владимир. Я уезжаю в Петербург, - и словно предупреждая мысли барона добавила, - одна.
Теперь она была свободна, хотя свобода эта была с едким запахом одиночества. Покидать свой дом было тяжело, несмотря на то, что столько лет был лишь золотой клеткой, благодаря странной прихоти Ивана Ивановича, так старательно пытающегося сделать свое жилище для юной подопечной родным. Но не по усадьбе душу пропитывала гнетущая тоска, а по её молодому хозяину. Она должна была бы ненавидеть его, если бы её сердце было способно на подобное чувство, ей действительно было тяжело смириться с тем, что сделал Владимир, каким издевательствам и унижениям подвергал её прежде, как надругался над личным счастьем и чувствами, но, вместе с тем, она пыталась его понять, не могла, но пыталась. В другие моменты Корф был так добр, заботлив, благороден и ласков, будто становился другим человеком. Если бы Анна не знала покойного Ивана Ивановича, то никогда не сумела бы простить Владимира, но сущность его натуры была так близка его отцу, что мотивы неприязни становились понятны. Впрочем, ничто, даже вольная, не могло оправдать подлость, разве что искупить.
Так странно, как все вдруг может поменяться местами, будто перевернутые песочные часы. Если от Владимира Анна ожидала чего угодно, то Михаил казался совсем другим. Ох уж эти нравы благородных, отравленная гордостью голубая кровь. Правду говорят, если один раз человек свершил недоброе, не стоит обольщаться обещаниями ибо сущность его неизменна и вероломству быть вновь. Мишель уже дважды отказался от возлюбленной, разве это любовь теплилась в его сердце? Ах, как он красиво говорил, с какой нежностью глядел и все блажь. Третьего раза не будет, даже если Репнин одумается.
Скоро все кончится, останется под копытами резвого буланого коня и под полозьями барских расписных саней. Печали и разочарования будут позади, а распри между лучшими друзьями - Владимиром и Мишелем, наконец, прекратятся, когда яблочко раздора укатится куда подальше. Письмо господину Оболенскому уже было отправлено, а сам величавый Петербург манил наивными чаяниями.
Страница: 1
