Одет как обычно:

«Трясеся земля, въ пятъкъ по велицѣ дни 5 недѣли, въ обѣдъ, а иніи уже бяху отъобѣдали...». Чернец, склонившийся над крупным листом пергамена, старательно выводил по нему аккуратным четким полууставным почерком букву за буквой. Помещение, маленькое, тесное, темное, насквозь пропахло чадом, и монах периодически откидывался назад, задыхаясь от кашля и прикрывая рот перепачканными чернилами пальцами, дабы не забрызгать грешными слюнями свой тяжкий труд. Стать писцом при библиотеке святой Софии урожденному смердовому сына помогла удача, и теперь держался он за нее крепко, стараясь угодить прилежанием и трудолюбием. Работы хватало: переписать надобно было еще множество летописных трудов, и чем ближе подходили они к нынешним дням, тем скучнее становились. Походы Олега и Святослава более будоражили ум недавнего послушника, нежели методичное описание природных явлений, но жаловаться не на что, всяко лучше, нежели истомляющий труд в Хутыни. У черноризца с младых лет более душа к слову лежала, и своей любознательностью крепко допекал он монастрыских обитателей, здесь же никто не мешал ему всецело отдаваться любимому делу. «Того же лѣта быша знаменiа много: солнце претворися яко мѣсяць, и поиде солнце къ востоку до часа».
- Досифей! – в коморку, согнувшись в три погибели, заглянул придверник Офоня. – Там до тебя дело есть, шибко сурьезное. Уж собралися внизу: и с обители твоей ктой-то пожаловал, и владыка сам со своим воеводою…
- С чего сякый шум? – опасливо перекрестился на закопченную иконку в углу искомый, пытаясь вспомнить, где и как бы мог он огорчить новаградские духовные власти. Сам отрок был не пакостливого ндрава, да только по неуклюжести зачастую доставлял всем беспокойства, за что был неоднократно наказуем. Так ничего и не вспомнив, писец поднялся с места и прижимая к груди подрагивающие от усталости руки, покорно последовал за придверником. Вся его тщедушная фигура, облаченная в старый, потертый и покрытый пылью подрясник, с узким лицом и жиденькой бородкой, готовая принять любую кару, вызывала самые разные вариации чувств: от жалости до брезгливости, в зависимости от того, какими дарами наградил Господь сердце смотрящего. У гридиня владычной дружины Финиста появившийся во дворе Досифей не вызывал никаких чувств. Утро едва успело вступить в свои права, как за ним прислали с указанием явиться на Архиепископский Двор, где уже собрались главные действующие лица всей суматохи: владыка Новгородский Спиридон¹, воевода Годун и мрачный рослый незнакомец в монашеском клобуке, в коем легко узнавался бывший неревский боярин Вячеслав Прокшинич, принявший схиму в Хутынской обители под именем Варлаама² и со временем возглавившим ее. К тому времени, как у деревянных палат духовного кормильца вольного города появился Финист, стороны, кажется, пришли к определенному взаимопониманию. Воевода скупо изложил суть дела едва прибывшему младшему дружнему. Хутынскому насельнику надобно в качестве дара направить три бочки меда в плесковский Мирожский монастырь да передать письмо с поклоном тамошнему пастырю. Поручить же игумену сию почетную миссию некому, все чернецы оказались при делах. Опять же путь не то чтобы неблизкий,  да места – опасные. Бают, будто некая Марья Моревна никому проходу не дает, все обозы опустошает, вот и призадумался Варлаам, пока Промыслом Божиим не пришла ему в голову мысль, что в Новаграде есть еще один питомец обители, чье отсутствие никому не помешает, и, более того, доброе дело, наконец, толком довершит, но в одиночку его пускать себе дороже. Досифей в собственных рукавах путается, об свои же ноги спотыкается, отнуду ему сопровождающие нужны, дабы не случилось какого лиха. Годун был готов поднять всю дружину, что пастырю обители показалось излишними мерами: и здесь, в Новеграде защита нужна, на княжьих не всегда положиться можно, и церкви самой более прилично уповать на защиту вышнюю, а ежели рындами окружиться, то сие значит страх показать, а так можно и на всю округу испугу навесть. Воевода в отличие от духовного лица привык уповать равно и на Божью помощь, и на самого себя, и никакие меры предосторожности лишними не считал. Все же, в итоге, короткая дорога по основному торговому тракту, наличие всего трех малопривлекательных для разбоя бочек и смурного Досифея при них в качестве доводов взяли верх, и оставалось выбрать одного сопровождающего, коий бы помог соблюсти в целости и письмо, и дары. Ежели же по пути Досифей убьется по природной глупости, так оно и не мудрено будет. Жребий пал на Финист, для коего хутынская забота должна была стать прогулкой по ему привычным лесам. Хмурясь, Годун наказал на рожон не лезть и в случае чего слать в Детинец сокола за подмогой. Гридин молча кивнул, и с характерным спокойствием дождался прибытия чернеца, выведенного под утренние лучи солнца из тьмы библиотеки храма Святой Софии придверником. Писец в отличие от дружнего воспринял весть с куда большим трагизмом. Он заламывал руки, лепетал про свои труды, коии завершить ему следовало в самые скорые сроки, но один взгляд владыки дал понять, что в священном служении  малых дел нет, и монаху следует сбираться в дорогу. Финист взирал на всю сцену не шевелясь и не меняя позы. Терпеливо дождавшись, когда скорбящий Досифей, оглядываясь на телегу с бочками, поплетется обратно в свою келию, с врученным от игумена берестяным свитком с вислой печатью обители в руках, гридин вопросительно глянул на воеводу и, получив кивком согласие удалиться, прежде чем заняться самому подготовкой к следованию в Плесков, освятился владычным благословением. Далее все у Финиста шло по обыкновению: тул на плечо, налучье в руки, нож и короткий меч в ножнах на пояс, перекреститься на купола святой Софии да можно выступать. У спутника его, наоборот, все валилось из рук, и ждать Досифея у проездных ворот пришлось с добрый час. Наконец, бодрая кобылка, три бочки меда, чернец с самым несчастным и замученным видом человека, лишившегося всех своих родственников, ладная, поскрипывающая телега и следом за ними неспешным шагом идущий дружний покинули Новаград. День был в самом разгаре и не обещал непогоды: солнце припекало затылки, на ярко-синем – любимом цвете Богородицы - небе не проплывало ни единой белой рваной кучи облаков. Финист, приложив козырьком ладонь ко лбу, разглядел в выси плавный полет закадычного друга. Добро. Где углядит напасть, то даст знать.
________________
1 и 2 - исторические персоны

Битый час Финист слушал Досифея. С виду заморенный чернец оказался горазд трепать языком. Соскучившись по людскому обществу писец принялся излагать дружнему всю свою горькую жизнь, начиная с того, как бачко его «вдаша в научение грамоте, и, божиею благодатью, изучися писанию книжнаго чтения». Из Сокола собеседник был неважный, что ничуть не смущало добровольного затворника Софийской библиотеки, а ратный, наоборот, хмурился все более, уповая на молодость черноризца, предвещавшую краткость его рассказа о себе, пусть и изрядно расцвеченную витиеватою речью. Но надежда гридина развеялась прахом по ветру, ибо, едва закончив собственное жизнеописание, Досифей принялся просвещать путника обо всем им прочитанном, искренне веруя в богоугодность подобного занятия. Дружний шел с левого края от телеги, положив тул и налучье на сено рядом с бочками, тяжело и душно пахнувших медом. Время от времени, когда кобыла по недосмотру увлекшегося чернеца сильно забирала в сторону, Финист ускорял шаг и, взявшись за гуж, выправлял шаг лошади, похлопывая ее по холке. Животрепещущее повествование о том, как кто-то из святителей северных земель «был въ единой нощи из Новаграда во Иеросалиме граде и пакы возратися в великий Новъград тое же нощи», оседлав беса, мало занимало его. Сумрачный лес становился все глуше, и плотные ряды деревьев скрыли солнце высокими макушками, что означало потерю из виду друга-сокола. Хищнику здесь будет сложно маневрировать, и помощник из него выйдет ладный, еже спустится ниже. На сей счет у птицы, видимо, имелось иное мнение, и различить ее полет Финист уже не мог, как бы он ни щурился, пытаясь разобрать рваные голубые куски неба сквозь черно-зеленые высоты. Значит, полагаться стоит на себя, тем паче, что чутье воя, привыкшее за версту угадывать добрую драку, ныне свербило ноющим беспокойством. На всякий случай гридин неспешными движениями извлек лук и проверил тугость тетивы, не меняя скорости хода, дабы не запугать и без того убогого писца: как бы заикой не остался, або, хуже того, не преставился со страху. Приготовления оказались не лишними: едва телега совершила поворот по дороге, петляющей между ограничивающими видимость зарослями, прямо посерёд оной расположилось пятеро мужей, облеченных в схимничье одеяние и, тем не менее, вельми слабо напоминающих монастырских насельников. Финист, вытянув руку в сторону, взял Досифея за плечо, дабы тот притормозил кобылку. Писец, не будь круглым дураком, сам сообразил, чем дело пахнет, и поспешно натянул на себя вожжи. Лошадь, беспокойно прядая ушами, остановилась и покосилась глазом на Сокола, как бы вопрошая - не стоит ли вернуться домой? Дружний сам не считал зазорным отступить при численном преимуществе, но к таковому случаю наличие всего пятерых рыл не относилось. Его беспокоило другое, потому как вкладывая тетиву в ушко древка, он ощущал спиной, как с двух сторон, таясь между деревьями, подкрадывается недружественная подмога, а сколько их там – тьма либо два доходяги – поди еще разбери! Финист не спешил стрелять, полагаясь на благоразумие «засадников»: три бочки не стоят пролитой крови, а ее здесь попортится немало – должны видеть, что имею дело не со тщедушным смердом. «Схимники» не спешили кидаться в бой, но и в намерениях их сомнений не оставалось. Гремя кольчугами и пошучивая, они освобождались от ненужной им теперь маскировки, демонстрируя прекрасное вооружение и крепкую броню, за коии не одну десятку гривен отдано, и, поигрывая отточенной сталью, направились на встречу путникам. Теперь явно было, что к случайным лиходеям сии лбы не относятся. Все как один рослые, не первый раз мечи да булавы в руках держат – явно кто-то щедро заплатил наемникам. Понять бы аще за что? Сам Сокол столь серьезных недругов, вроде, не имел, Досифей – тем паче не мог возбуждать людскую зависть. Оставались мед, кобыла, телега и грамота игумену Мирожского монастыря. Путем несложных умозаключений Финист пришел к выводу, что охотятся за последней, следовательно, Варлаам утаил на Владычном дворе всей правды о сём поручении, и сомнения воеводы оказались вполне обоснованными. Годун более часто, чем прочие дружние, по статусу сходившийся с высшими сановными властями Новеграда и окрестностей, не зря не имел веры ни к одному из них, чуя переменчивую боярскую натуру. Теперь поздно сокрушаться об опрометчивости. Сокол поднял дугу, готовясь оттянуть тетиву.
- Здравы будьте, странничики, -  насмешливо громыхнул голос одного из наемников, давшего знак всем остановиться. – Исполать тебе, владычный. Али не признал старого друже?
Финисту достаточно было одного взгляда на изувеченное шрамами, бритое на немецкий манер, лицо, дабы вспомнить события двухлетней давности, когда бывший новеградский тысяцкий Борис Негочевич¹ в очередной раз учудил пакость супротив северной вольницы, утвердившись со своими сторонниками, прозванной Борисовой чадью во Плескове, до тех пор пока плесковчане при поддержке новеградских воев не изгнали все предательское племя прочь. На время Борис затаился, а опосля продался немцам, обещая проложить им дорогу к вотчине святой Софии, да в прошлом лете дойти с незваными гостями смог лишь до Изборска, откуда и был изгнан с позором. С тех пор Негочевич затих, и вот, значит, опять решил ввязаться бедовой головой в новаградские дела.
- Ты, Сокол, лук-то опусти, - продолжил возглавлявший Борисову чадь Завид, коего, как поганую змею, не брали ни меч, ни стрела: он отовсюду уходил, паскуда, изворачиваясь истинно ползучим гадом. – Сотоварищи мои тебя быстрее со спины истыкают. Будешь, аки ёж лесной, - последнее предупреждение было не лишним. Значит, и сам Финист не ошибся, почуяв засаду с обеих сторон дороги.
_______________________
1 - историческая персона

Отредактировано Финист (2016-05-01 15:27:46)

Не смотря на угрозу, Финист не собирался опускать лук. Одну стрелу он  успеет отправить в полет, и Завид должен понимать, что ее берегут для него. К сожалению, большего он, скорее всего, сделать для Досифея не сможет, посему писарю придется продержаться одному до прихода помощи -  занеже сокол почует беду, лишь бы не было слишком поздно. Пока гридин прикидывал возможность размещения стрельцов за его спиной, в надежде успеть уйти из зоны поражения абы на первые пару мгновений, а там, Бог даст, Борисовой чади придется несладко, драка успела начаться и без его участия. Из лесу с гиканьем выскочила худая, будто жердь, девица, судя по смуглому, скуластому лицу и неместному наряду - явно степных кровей. Догадываться об ее намерениях не пришлось, оголодалой волчицей она кинулась на ближайшего к ней наемника, и лезвие ножа, молнией блеснувшее на солнце, отправило его на тот свет. Дружний не стал строить догадок о том, кто вдруг решился помочь ему – и без того ясно, что байки о степной лиходейке Марье Моревне оказались явью. К худу ли сие абы к добру - думать некогда, нужно успеть воспользоваться предоставленной возможностью, тем паче, что девица не одна припожаловала, с гостями, позарившись на одну ей ведомую добычу. В начавшейся бойне он, прицельно расстреляв с десяток стрел в сторону крутого оврага, уходящего вниз от дороги в самый лес, схватил оробевшего Досифея за шиворот, силком стянул его с телеги, и, бросив лук на сене, принялся мечом прокладывать себе относительно расчищенную собственными выстрелами дорогу. Чернец висел на плече обмякшей обузой, хорошо хоть тощ был софийский затворник и шибко не задерживал скорый ход Финиста. Да самой границы оврага оставались считанные шаги – еще немного, и родные места укроют от погони. Болота здесь на каждом шагу готовы сожрать неосторожного странника, особо не разбегаешься. Завид, кажется, подумал о подобном же, занеже его рык с требованием остановить хитрых новеградцев разнесся чуть ли не по всему лесу. Несколько предприимчивых наемников, отбившись от грабастиков, понеслись наперерез владычным посланникам. Сокол колебался не долго. Отцепив от себя трясшегося осиновым листом чернеца, гридин мощным толчком отправил его вниз под откос в самый овраг, уповая на то, что тому хватит ума уйти в глубь чащи, пока он пытается задержать борисовых прихвостней. Ежели, разумеется, не побьется в полете об деревья. Дружний мечом владел хуже, нежели луком, но и в сём умении он был достойным противником. Клинки скрежетали о кольчуги, взвизгивали при ударе друг о друга. Наконец, Финист ушел из-под удара одного, с замахом перерубив супротивнику запястье и успев прикрыться его могучей тушей от новых атак. Наемник, рассеченный своими же, упал вперед с глухим стоном, и к удаче Сокола меч еще одного застрял в мертвеце. Оставалось не дать возможность вернуть хозяину его оружие, что вой и сделал, нанеся сразу рубящий удар по голове. Вокруг стояла густая завеса из криков, лязга и чавкающих звуков отсекаемого тела. Пот и чужая кровь заливали глаза. В пылу драки гридин не сразу заметил, как далеко отошел от заветного оврага, и попытался прорваться к нему вновь. На сей раз Завид оказался расторопнее: наскочил со спины, и дружнему опустилась на затылок булава. В голове сразу потемнело, липкая кровь потекла по шее на спину. Финист покачнулся и упал на одно колено, успев опереться на вошедший в землю лезвием меч. Завид не стал дожидаться, пока гридин придет в себя и следом наотмашь ударил того рукоятью в висок. Мир качнулся, померк полностью, обратившись в ночь и, дабы Соколу жизнь медом не казалась, приподнявшись, земля ударила его по лицу. Новеградец не мог сказать, сколько времени прошло, пока он находился без сознания, но раз солнце еще лезет в глаза, значит, не так и много. Он лежал лицом в жидкой от дождя земле, и посему, проморгавшись, попытался перевернуться на бок, и чудом не застонал от злой, едкой боли ломившей все тело до самой макушки. Данный им обет следовало соблюдать в любых условиях, и Финист с трудом заставил себя отвлечься от бьющих ему по голове невидимых молотов. Жив – и то ладно. Не впервой в передряге быть. У него вся служба Дому святой Софии на хождение до смерти походит. Повернуться на бок удалось не сразу – связанные за спиной запястья почти онемели от крепко стянутой веревки, зато ноги свободны. Гридин не сразу понял, с чего подобная милость, и лишь когда вытер о траву стекавшую со лба на глаза кровь, заметил рядом с собою валяющиеся сапоги. И кольчуги нет, одна рубаха. Значит, искали у него при себе грамоту. Ошибся Завид, мыслил, оже дружний идет, то и бересту он сохранять будет, а не убогий схимник. Теперь время потрачено, коли Досифей не оплошает, не видать Борису сей вести. Другое дивно: с чего в живых оставили? Сокол огляделся и про себя отметил, что находится на поляне, видимо, на прежнем стане наемников, не далеко от места засады. Выжившая рать латала себя после знатной перепалки. Тщедушная фигура писца среди них не наблюдалась, посему надежда тому на спасение есть, да и ему сдаваться рано. Заметив пришедшего в себя гридина, проходивший мимо детина от души ударил его ногой под живот. Финист поморщился, сжав челюсти до желавков на скулах.
- Чего Завид ждет? – буркнул другой, оборачивая тряпицей оставшуюся без пары пальцев руку. – Тюкнуть его и дело с концом.
- Завид без тебя, мудрого, разберется, - огрызнулся еще один, сидевший у костра. – Ежели его взял и девку, значит, надо.
- За девку я и не спорю, - осклабился оставшийся без пальцев ратник. – Уж утеху-то мы заработали! Злая колотовка! Ух как Коробу-то руду пустила! Охнуть не успели!
- Связать их надо вместе. Легче приглядывать будет, - наемник, пнувший дружнего, рывком поднял пленника на ноги, дернув вверх за затекшие и ставшие неживыми руки. – А ты, владычный, смотрю, не из болтливых. Али бахвалиться удумал? Так мы из тебя все вытрясем. Завид и не таким языки развязывал.
- Молчи, лободырный, коли не ведаешь, - зло буркнул закончивший перевязку наемник. – То ж Сокол. Он обет принес, бают, с огнем и зверем говорит, темь с людом речь не может.
- По мне хучь сокол, хучь тетерев. Аще мне Завид только добро даст, я его выть научу. Все кости переломаю. Скольких положил, вымесок! - пообещал детина, толчками сопровождая Финиста до присвоенной наемниками телеги, где на сене лежала с закрытыми глазами и связанная по рукам и ногам та самая выскочившая из леса степнячка. Борисова чадь ее не пощадила, по лицу Марьи Моревны растекались потеки крови.  Хоть бы на бок повернули, захлебнуться может. Пинки под колена заставили гридина опуститься на землю. Дружний молча повиновался, пытаясь справиться с нараставшим комом боли, и украдкой поглядывал по сторонам, оценивая размах выпавшей недоли. Завида в стане не было, зато среди сваленного в кучу оружия заметно выделялся соколов лук. Ежели руки не отнимутся с такими хлебосольными хозяевами, еще постреляет.
- Пригляди за ним, - детина кивнул на новеградца кому-то из соратников и, подойдя к телеге, с силой хлестанул пленницу по щеке. – Будя сладко спать, стервь.

Отредактировано Финист (2016-05-01 15:28:34)

Финист никогда не отличался особым любопытством и ныне всего лишь хмурым быстрым взглядом окинул прозываемую Марьей Моревной то ли девицу, то ли жену, - так сразу и не разберешь. Мытарства ее не украсили: растрепанная, аки кликуша, с ликом заправского кулачного бойца только вернувшегося в расхристанном виде с Великого моста, и посему грозная татица, наводившая страх на весь окрест, угадывалась в ней с трудом. Обаче дружний не привык полагаться на зыбкость первого впечатления – ежели хоть и на мизинец в ней есть всего, о чем баяли насмерть перепуганные гости на торгу, то она себя еще покажет. У него же другая забота. Надобно выбираться и разыскать Досифея, прежде чем его найдет Завид. Размышляя о возможных путях освобождения, Сокол пропустил мимо ушей начало сцены, произошедшей между разбойницей и наемником, а вот едва она заговорила чуждой речью – стрельцу то в диво стало. Значит, не брешет молва, и с далеких краев сюда занесло Марью Моревну. Кто-то за спиной владычного мрачным тоном перетолмачил ее непонятное гортанное бормотание, попутно заметив, что пленница молвила половецким языком. Так далеко кочевьё никогда не забиралось, видимо, в степях совсем худо стало им житье, раз подались в северные земли. Впрочем, то не его забота. Вся татьба одинаково заканчивает: гибнет либо от рук своих же, либо попадается в руки местным и тогда с них снимают голову, не глядя на причины, погнавшие люд искать легкой наживы. С другой стороны, Финисту оно и лучше, дабы время от времени Борисова чадь отвлекалась на половчанку, занеже дружний был занят тем, что напрягая и расслабляя мышцы на руках, он пытался уменьшить натяжение узла. Едва между запястьями окажется хотя бы небольшой задел, появится возможность высвободить руки. Сокол успел достичь определенных успехов в незримой глазу борьбе с веревкой, когда все попытки пришлось прекратить, и вытерпеть очередное неудобство. Теперь спина к спине с ним находилась накрепко привязанная половчанка. Ее длинные колючие волосы, ниспадавшие лошадиным хвостом, щекотали дружнего сквозь рубаху, и он невольно пытался отстраниться, в надежде увеличить насколько возможно расстояние между ними. В отличие от Финиста девица отличалась беспокойным нравом и тут же обратилась к сотоварищу по недоле, демонстрируя то ли остроухость, то ли необычные для обитательницы лесов знания – как бы то ни было, в Соколе она уверенно опознала дружнего Дома святой Софии. Жёны, они хоть половчанки, хоть московитянки, хоть жительницы Новагорода, везде были одинаковы: от них прибавлялось лишней суеты. У владычнего сия забота осложнялась необходимостью соблюдать обет, и он не имел возможности возразить вынужденной союзнице, иначе как энергично помотав головой из стороны в сторону – жест, коий бы она все равно не заметила. Для успокоения совести Финист утешил себя тем обстоятельством, что аже бы он и привел множество доказательств необходимости сидеть смирно до сумерек, абы не привлекать лишнего внимания, девице было бы, судя по ее прыткости, все как о стенку горох. Помочь ей извлечь нож из голенища было задачей немыслимой. При всем желании Сокол не сумел бы прикрыть собою столь очевидные попытки выбраться из пенькового плена: чужеземная Марья ерзала и шебуршилась столь неистово, что, казалось, в округе не должно было остаться ни одной живой души, не привлеченной подозрительным шорохом, но им обоим повезло: наемники, не ожидавшие лютой сечи и ошарашенные потерями, зализывали раны, мало обращая внимание на пленников. Неожиданно возня прекратилась, а девица затихла. Судя по тому, что путы так и не ослабли, из ее затеи ничего хорошего не вышло. Предположение дружнего подтвердила сама половчанка, легко переменив, словно рукавом взмахнув, свое желание бежать немедля, променяв его на отдых, чем еще более подивила новгородца. Дюже чудная степная поросль ему попалась! Ладно хоть так! Пусть лучше спит, нежели очередную затею придумывает. От ее неуклюжести все же случилась польза – связывавшая их веревка была уже не так натянута, и стрелец продолжил не спеша шевелить запястьями и пальцами, ослабляя пеньку. Торопиться некуда, до вечера время есть. Вернее, оно будет, аже Досифей не попадется Завиду. Молить надобно Софию-Премудрость Божию об укрытии от расправы раба Божия – непутевого чернеца. Пока жив писарь, жив будет и дружний. Верный пес Негочевича без добычи не останется. Главное, ныне не разбудить придремавшую чуть не у него на плече Марью Моревну, не то опять одолеет ее зуд вершить ненужные в их положении подвиги.

Не потревожить дикую половчанку не удалось, как Финист ни старался. Она пробудилась и тут же принялась шипеть змеёю, выражая недовольство всем сразу. Разумеется, ответить дружний ничего ей не мог, и потому с терпением человека, привыкшего к неудобствам, связанным с принятием обета молчания, продолжил ослаблять путы: нельзя было дать крови застояться. Одновременно стрелец прислушивался к обрывкам разговоров наемников. От того, как быстро вернется Завид, будет зависеть длина жизни самого новгородца, но время шло, а его все не было. Видать, по крепкой нужде затребовался ему тщедушный дьяк, вернее, послание в Мирожский монастырь. Что ж там может быть начертано, раз сама «Борисова чадь», не жалея сил, рыскает в его поисках? Да и Досифей удивил: с виду ни рыба, ни мясо, и в раки не годится, а по лесной глухомани прячется зело ловко, ежели не сгинул в каких топях. Время шло, уже начало смеркаться, а Завид не возвращался, и тут было от чего воспрять духом. Под покровом ночи сбежать из-под негодного присмотра, дело нехитрое, а вот где опосля искать потерю – еще та забота! С наступлением сумерек очнулась еще одна финистова «печаль». Марье Моревне никак не сиделось на месте и вместо облегчения участи обоих пленных, она вновь принялась пытаться высвободиться, действуя в одиночку. Скорее всего, ей не давал покоя выпавший нож. Владычный, не имея возможности, обратиться к половчанке напрямую, был вынужден терпеливо ждать, когда у нее вновь иссякнут силы на бесполезные попытки добраться до лезвия. Кажется, она умудрилась наткнуться на змею, ибо движения за спиной Сокола приняли излишне ретивый характер но ему уж было не до суматошной иноземки. Между деревьями замелькало знакомое бледное лиц – было от чего потерять дар речи, ежели бы Финист и без того им не пользовался: дьяк, за коим лютейшие наемники Негочевича скачут по болотам, выбрался прямиком в само змеиное логовище. Спутник дружнего, тем временем, принялся показывать малопонятные знаки руками, и вой с трудом, но все же разобрал, что хотел передать ему посол до Плескова. Теперь стало ясно, отчего так дергалась, будто ужаленная, половчанка. Дьяк не токмо сумел увильнуть от погони, так аще себе товарища наitk да вернуkcz за владычным мужем. И смех, и грех! Кого ж теперь, получается, к кому для охранения приставили? В минуту сей не самой лестной для него думы к новгородцу обратилась и Марья Моревна, подтвердив его догадки. Бежать им придется, тут спору нет, но прежде надобно бы забрать с собою то, что наемникам не принадлежит, тем паче, без оружия в лесу делать нечего. Девица же, не став пытать более судьбу, исчезла, едва пенька спала с запястьев, а Финист не торопился, хотя следом за иноземкой в сумраке пропало и лицо Досифея. Выждав некоторое время, дабы случайный шорох, наведенный уходящими, не привлек лишнего внимания, дружний бесшумно, выверяя каждый шаг, подкрался к сваленному в общую кучу оружию и аккуратно извлек брошенный с боку лук. К удаче гридина, колчан с некоторым запасом стрел расположился тут же, и не составило труда прибрать и его к рукам, вместе с одним из крепких ножей с широким лезвием. Пригодится в подарок Марье, не зубами же ей ворога теперь грызть. Двигаясь столь же осторожно, рысьей походкой дружний добрался до телеги, ограничивавшей стоянку «Борисовой чади» и теперь уже поспешил покинуть малогостеприимное общество бывших новгородцов и прибившегося к ним сброда. Следовать за половчанкой труда не составила, она ломилась сквозь кусты по прямой, как буй-тур, и не надо было тут особых знаний Вышеня, дабы понять, куда она проследовала. По дороге Финист подобрал Досифея, теперь трусившего следом за дружним, приподняв полы подрясника и вздрагивая от любого внезапного шума. Вскорости оба набрели на отдыхавшую от бестолковой беготни половчанку, а вместе с ней и на тщедушного мужичка по наружности явно не благонравного жития. Гридин, остановившись возле чужедальной Марьи, протянул ей ножны из бересты с торчащей наружу рукоятью ножа. Другой рукой, держащей рукоять лука, он указал в сторону лагеря наемников, а затем на тропу, на коей стоял.
- Дружний речёт, мол, уходить надобно, - еле всхлипнув задушенным шепотом, произнес Досифей. - Увидят потерю, по следам найдут, - как и когда дьяк научился разбирать скупые жесты владычного, для него осталось тайной, но то и к лучшему – не придется несколько раз показывать на одно и то же, дожидаясь пока спутники дойдут своим умом.
- Мы до Плескова путь держим, -по своему почину продолжил Досифей. – Там защиту сыскать можно. Вам нонче тяжко будет. Сии ироды зело ополчилися супротив и нас, и вас, - он замялся, но продолжил. – Будя вместе дойдем, просить игумена Мирожского монастыря за вас стану.

Почином к началу совместного горемыкания стало принятие половчанкою в дар оружия, и сей жест связал ее необходимостью оправдать доверие, ибо врагу клинок не предлагают. Финист понимал, что от случайных попутчиков принять смерть не сложнее, нежели от кровников, посему избрал зыбкий путь попытки установить хрупкое перемирие, но послеживать за диковинными душегубцами все же придется. Ныне они в одной связке, но в беде-то каждый сам за себя бывает, посему предложение Досифея показалось самому владычному сомнительной нужностью. Ежели бы разбежались все в разные стороны, «Борисовой чади» не просто бы пришлось по следам идти. У дружнего затеплилась надежда, что и самой дикой девице не с руки до Плескова путь держать: ее дело малое, до поры до времени по лесам чужие карманы путников трясти, но, судя по лицу дочери степей, ставшему лукавым, будто у куницы, вытаскавшей из чужого гнезда птенцов, - так просто от нее не избавишься. Сокол от возможности продолжить путь в столь сомнительном сотовариществе нахмурился, но и возражать не стал – все же без помощи Марьи Моревны и ее подручного выбраться из полона было бы непросто. Да и как тут возразишь, когда связан обетом, а прыткая половчанка успела уже и дьяка обворожить, что тот сам торопится в спутники ей навязаться? Не порадуются таким гостям в Мироже. Но воевать друг с другом посерёд ночного леса в ожидании, когда их хватятся люди Завида, было бы еще большею глупостью. Посему гридин все с тем же неизменно угрюмым выражением последовал за грабастиком, коего степнячка назвала Щокою. На всякий случай, Финист наложил стрелу на тетиву и, придерживая ее, шел замыкающим маленькой цепочки. Досифей семенил прямо перед ним и не то, что не робел от свалившихся невзгод, даже, наоборот, полушепотом с увлечением пересказывал о том, как ему удалось чудом при заступничестве святых угодников уйти от погони, как он невольно заплутал и встретил Щоку, а опосля вместе с ним решился идти на выручку попавшихся воев. Истинно чудны дела Твои, Господи! Еще вчера библиотекаря выведи на свет Божий, он от каждой пролетевшей мухи шарохаться станет, и тут вдруг ни с того ни с сего столько удали нашлось, куда только весь страх выветрился? Едва закончился один сказ, как, по доброй традиции, начался второй. Видимо, за день дьяк не успел наговориться, но на сей раз от него появился толк, ибо Досифей принялся вещать все узнанное им от Щоки, и, в основном, история касалась Марьи Моревны: про имя ее истинное, про убитого татарами отца, про мыканье по княжествам русским, но, как оказалось, про то, какими ветрами занесло ее в северные земли, не знали и сами сподручные половчанки, с коими уговор  был держать путь до Новагорода. Подобные чудные вести показались гридину подозрительными. Отчего сироте надобно упрямо идти до града святой Софии? Чего иль кого ищет она? Не успел Финист толком обмыслить услышанное, как все идущие перед ним замерли на месте. Осмотревшись вокруг, и, опустив лук вниз наконечником наложенной стрелой, Сокол подошел ближе к девице и ее сподручному, мявшемуся на месте. Причина вынужденной остановки была проста: впереди простирались знаменитые северные топи, каждый год собиравшие жатву поболее, нежели водящий дружину на чудь и весь князь. Для Вышеня, лучшего следопыта новеградской округи, подобное препятствие за таковое бы и не посчиталось. Он везде проходил и за собою вел столь умело, что и не заметишь, как перемахнешь чрез самые гиблые места. Сейчас придется обойтись без Вышеня. Сокол, хотя и ходил в умелых стрельцах, но почитался и за дюжего охотника, а в лесу без знания троп не обойтись, и за годы сего промысла он свое чутье поднатаскал искать из всех путей  - самый безопасный. Вернув стрелу в тулу, и, отдав лук Досифею, тащившему по случаю пустых рук налучье, Финист принялся за поиски среди сухих обломков деревьев подходящей жерди. Обнаружив более-менее нужный ему по размеру своеобразный посох, дружний первым вступил на неприятно чавкнувшую зыбкую поверхность болот. Обернувшись к спутникам, он молча указал на тут же заполнившийся водой след и принялся пробовать добытой палкой дорогу вокруг себя, после чего делая осторожные шаги вперед. Дьяк попытался было полезть с советами, ссылаясь на некую мудрую книгу прочитанную им третьего дня, но заметив, что его не слушают –отступился и покорно последовал за владычным, вздыхая из-за каждой остановки. Соколу резонно было не до подсказывальщиков. Проверить топь на прочность было лишь полуделом, главное – надо угадать по плотности, что идут они прямиком к сухой земле, и не попадут в самое сердце болота, где повсюду одна тягучая, черная вода, едва прикрытая пленкой зеленого мха.

Отредактировано Финист (2016-07-15 20:25:39)