Стоило только Катрин скрыться в густой толпе разодетых, блистательных гостей, Натали оказалась одна в окружении чужих и холодных людей. Дело здесь обстояло вряд ли в её природной застенчивости: девушке лишь был чужд этот свет, завистливый и душный, для сердца вольного и пламенных страстей. Гончарова чувствовала себя одинокой среди такой толпы народу, ведь никто, совершенно никто не смог разделить бы с ней её переживаний. Однако мир таков: Наталья, робкая, неопытная, слишком нежная и хрупкая, была вынуждена терять заветные часы драгоценной, единственной юности своей среди чёрствых, колких великосветских барышень, юношей, мужчин и женщин, княгинь, князей, графинь, которые были ей все, как один, незнакомы и чужды.
— Натали! — слышится звонкий девичий голос из-за статных спин офицеров, приглашённых ко двору Шереметьевыми. Видно, её звали подруги: дамы прелестные, но страшно ворчливые; охотницы до сплетен, они не упускали ни одной возможности обсудить каждое новое лицо, им на глаза попадавшееся. Такая судьба ждала и мужчин, и женщин, юных ли, старых ли — светским кокетливым болтушкам не было дело до того, кто становился предметом разговора, главное — сам этот разговор, пустой, не подкреплённый ничем, кроме опрометчивых суждений самих милых юных барышень. Наталья Николаевна не питала любви к подобного рода занятию: она стеснялась обсуждать других за их же спинами — ей бы самой не хотелось оказаться на месте несчастного; но выбора у Гончаровой не было. Мягко переступая с ножки на ножку, уже предвкушая заветный, долгожданный бал, девушка прошествовала к знакомым дамам — они уже были заняты разговором.
— Софья, ты посмотри, посмотри, — тараторила Идалия Полетика, многозначительно глядя в противоположный конец залы. — он так красив, так статен, так горд, как сидит на нём мундир, но, какое несчастье, он ведь беден, и погряз в долгах как в шелках. Нет, дорогая, тебе определённо не следует разрешать сердцу своему влюбляться — такое чувство до добра не доведёт, я точно знаю!
  Считая себя уже опытной светской барышней, Идалия давала советы каждой, нуждавшейся и не нуждавшейся в том, подруге. Несчастная Софья в дуэте с нежным чувством к молодому и красивому офицеру (который, правда, слишком плохо и часто играл в вист) стала очередной жертвой суждений Полетики, которые, конечно, ранили её юное трепетное сердце. Наталья же никак не могла понять, кому её знакомая вручила своё сердце, а посему пристальным взглядом своим изучала каждого мужчину во военном мундире, что попадался ей на глаза. Обуреваемая желанием наконец увидеть обольстителя Софьи, она даже покинула круг всё споривших о чём-то подруг, плавно, словно скользящая яхта в погожий день, принялась бродить по огромному бальному залу: кринолин её белого, точно перья лебедя, платья колыхался в такт неслышным её шажкам, кудрявые тёмные пряди, специально выпущенные из причёски, украшенной едва заметной гирляндой из анютиных глазок, трепетали, а грудь, волнения полная, вздымалась при каждом вздохе — точно эфемерная древнегреческая богиня расхаживала она по мраморному полу прекрасной усадьбы. Рано или поздно Наталья, однако, потеряла надежду найти того самого молодого человека, о ком вели речь подруги её пару минут назад, а посему бродила по комнате уже бесцельно, лишь разглядывая гостей, которых сегодня было необычайно много. Гончарова видела, кажется, каждого и каждого изучила: видела прекрасных статных графинь в дорогих бархатных платьях, видела гордых генералов с золотыми эполетами, что чинно расхаживали по залу, видела, думала, осуждала, восхищалась... Но не долго ей пришлось наслаждаться одиночеством: князь, один из организаторов сего чудного празднества, направлялся прямо к ней рука об руку с прежде незнакомым ей мужчиной. Он, незнакомец, не был высок, не отличался аристократичной красотою, но улыбка его, тёплая, какая-то, кажется, родная, светлая, и взгляд таких глубоких мудрых серо-голубых глаз говорили о безмерном обаянии, что мужчина этот излучал. Натали невольно почувствовала себя пойманной, пойманной в ловушку безграничного его очарования — очарования, которого прежде юной девице не доводилось встречать.
— Пушкин? — удивлённо переспросила Наталья Николаевна, не ожидав увидеть пред собой первого поэта России, более того, совсем уж не планировав попасть в сети его шарма, сотканные из бархата мужского голоса, тепла горячих глаз и нежности блистательной улыбки. Слова Александра Сергеевича пробуждали в душе девушки прежде не испытанное волнение: Гончарова не понимала, говорил ли поэт такие полные трепета речи лишь ей одной иль каждой даме, которую встречал, но ей, восторженной и очарованной, конечно, хотелось верить лишь в первое. Она позволила ему себя одурачить и любые предостережения подруг, сестёр отбросила в сторону — Натали хотелось вновь и вновь сдаваться в плен пронзительным, обезоруживающим пушкинским глазам. Но меж тем щёки её краснели, а на лице появлялась робкая улыбка и, следует заметить, не по дурной привычке, а потому, что происходящее трогало её сердце.
Неожиданно зазвучала музыка — Наталья Николаевна уж совсем позабыла, где и почему находится, — настало время танцев. В сторону Гончаровой уж двигался улан, которому был обещан первый вальс, но как она могла отказать Пушкину? Решив пренебречь обещанием, девушка молвила:
— Сергей Алексеевич, простите мне, но я прошу одолжить Вас этот танец Александру Сергеевичу,— Натали улыбалась, стараясь как можно нежнее лишить неудачливого военного столь ожидаемого им танца, но, увидев на лице его недовольство, продолжила. — Нет-нет, не смейте возмущаться, Вам и так обещаны две мазурки! Я обещаю, что тогда-то окажусь в полной Вашей власти.
  У улана просто не было выхода — ему осталось лишь вздохнуть и удалиться в сторону других дам, высматривавших себе кавалеров. Наталья Николаевна же была безмерно довольна собой — её определённо ожидал успех!
— Я Ваша, Александр Сергеевич, — присев в реверансе, молвила Натали и, кажется, невольно вложила в эту фразу чуть больше, чем было положено приличиями, после чего, конечно, щёки её бледные вновь озарил озорной румянец, а розовые губы — мягкая улыбка. Опять грянула музыка, и первые пары уж закружились в вальсе; Пушкин и Гончарова непременно последовали их примеру.
— Скажите, Александр Сергеевич, что привело Вас к нам, в Москву? В Петербурге же много веселее, верно? Мне не доводилось там бывать, но, уверена, шутки в столице острее, мужчины — умнее, а барышни — краше, — говорила Наталья, кружась в танце, при том словно завороженная смотря Пушкину в глаза; лишь спустя пару мгновений она отвела взгляд, смутившись и посчитав свой поступок опрометчивым — вдруг поэт посчитает её лишь пустоголовой дурочкой, привыкшей лишь очаровывать мужчин? «Господи, Натали, нельзя ведь так себя вести», — крутились в голове наставления матери, но как можно было не смотреть в пленяющие и завораживающие очи его?...

Отредактировано Натали Гончарова (2016-03-06 01:52:03)