3 сентября, село Вязовка, Рязанская дорога
Михайло сидел на охапке сена, брошенной на пол низкой, скошенной на бок избы, и бывшей едва ли не единственным предметом интерьера, заполнявшим сие убогое жилище. Лица генерала не было видно из-за плотных клубов дыма, завесой скрадывавших темное, заплесневелое помещение. Знаменитая трубка с янтарным чубуком все еще верно служила хозяину. Милорадович не спал уже которую ночь. Сдача Москвы без боя его же собственными руками стала для него страшным потрясением. Первый гнев, едва не обернувшийся бешеным припадком, прошел, а вместе с подкравшейся усталостью – все же это ему приходилось отбивать все последние дни атаки войск Мюрата – наконец, появилось желание крепко обдумать, что такое затеял Старик. Особенно настораживали лаконичные и малопонятные приказы светлейшего князя. В отличие от остальных генералов, вслух выражавших недовольство невразумительными действиями фельдмаршала, Михайло молча повиновался. Он помнил слова обожаемого наставника Суворова о своем сиятельном тезке: «Умён, умен, хитёр, хитёр». Кроме того, за Милорадовичем имелся перед Кутузовым серьезный должок за Мельк 1805 года, когда с благородной дури генерал поверил французскому авангарду, предложившему арьергарду союзных войск, коим командовал Михайло Андреевич, снять посты для отдохновения войск и не осуществлять нападения в сей день. Милорадович, успешно в то время скрывавший малочисленность своих сил и их местоположение, по доверчивой привычке и вере в джентльменские войны старой школы снял охрану лагеря. Неприятель, проведя стремительную разведку и убедившись в слабости противника, тут же бросил большие ресурсы в атаку. Спасти от полного разгрома и позора генерала взялась сама природа. Французская кавалерия была вынуждена сделать большой крюк, обойдя глухой лес, дабы зайти арьергарду в тыл. К тому времени значительно стемнело, и развить успех оппонентам не удалось. В полночь, в непролазной тьме, Михайло чудом увел армию из-под носа врага, но репутацию это уже не спасло. Резонанс был страшнейший. Деваться от последствий собственной глупости было некуда, и шлейф дурного военачальника начал все чаще путаться под ногами Милорадовича, но сейчас, похоже, наступало время расквитаться.
- Мишель, эть вюи си? (Мишель, ты здесь?) – в избу зашел офицер в вицмундире Кавалергардского полка и закашлялся. – Же ню пе па респери (Невозможно дышать!), - вошедший страшно уродовал французскую речь, и можно было бы подумать, будто он передразнивает «чухонский акцент» самого Милорадовича, ежели бы сам не был «прославлен», как никудышный знаток сего языка. Федор Петрович Уваров отличался еще более посредственными знаниями, нежели Михайло Андреевич, что, впрочем, не мешало ему командовать всей русской конницей.
- Пюр беттр онь ретреть авекь са кевельри вер ле понт де Боровски (Отводи кавалерию к Боровскому мосту), -пропыхтел сквозь трубку Михайло.
- Жё ли лез ордр дю пранс (Я читал приказы князя), - Уваров был явно озадачен. – Ми алёр ню ратрапи авэк лярми принсипаль (Но тогда мы догоним основную армию). Льарьер-гард сера сон кавальри. (Арьергард останется без кавалерии).
- Бог мой, Фёдор, фон сё киль диз (делай, что говорят), -с некоторым раздражением отозвался Милорадович. – Оставь мне один отряд. Уходи тихо. Алёр кю Мюра ню се па коммё жё сьи форт, иль перметтра дю презерви са форс (Пока Мюрат не знает, какими силами располагаю я, он побережет свои). Иль я безуа дьюн арми онтьер, и нюн па ун арьиер-гард. (Ему нужна вся армия, а не арьергард).
- Кю фуре-ву? (Что ты будешь делать?) – Уваров дернул головой. За последние дни воротник изрядно натер ему шею. – Ву не пуве па ливри баталь (Ты не сможешь дать бой).
- Жё ве рести иси жюска се кю жё ресуа лёрдр дю баттр он ретрейт (Я буду стоять здесь, пока не получу приказ отступить), - трубка потухла. Генерал поднялся с пола, отряхиваясь. – Бог мой, Федор слишком много вопросов на сегодня. Пора заняться делом. Ню ферон се кю ки сера дан нотр поссибилит (Сделаем все, что нам будет возможно сделать).
Михайло вышел на улицу, прищурившись от утреннего солнца. На него налетели такие же серые от бессонницы, как он сам, адъютанты и ординарцы.
- Построение в полной готовности, - принялся раздавать приказы генерал, накинув на плечи поверх рубахи мундир. Он направился к косоногому столу под навесом, на котором лежала замызганная карта.
- Зададим нынче французу? –обрадовался за спиной кто-то из дурной молодежи. Михайло не ответил, он напряженно всматривался в небрежно разрисованную местность, собственно, делая сие скорее для проформы. Ему нужно было обдумать не диспозицию войск, а несколько другие действия. – Встанем ближе к Москва-реке. Здесь с левого фланга нас прикроют болота. Передать принцу Евгению –пущай размещает свою пехоту в сих местах, артиллерию Костенецкого не прятать, дабы ее было видно с первой линии. Егерей Потемкина наперед. Остальных разместить по второй цепи. Да кучнее, кучнее…
- Но, Ваше Высокопревосходительство, - растерялся полковник Сипягин. – А что мы оставим в резерве?
- Николай Мартемьянович, - Михайло устало потер лоб. – А Вы, душа моя, представьте, что резерв у нас как будто то бы есть. И всем о сем обстоятельстве доложите. Исполнять. Мне же подать умыться, мои шали и пусть отряд казаков будет готов. Поеду инспектировать первую линию. Поприветствуем супостата с самого утра.
Через полчаса Милорадович, подбоченясь, с нагайкою в руках, гарцевал на казачьей лошади. Три разноцветные шали обвивали шею и плечи генерала. Султан невообразимой пышности развевался над его шляпою. Бурка, накинутая на спину, залихвацки съехала на бок. Кресты и ордена всех мастей теснились на его мундире. Алая александровская лента спускалась с левого плеча до самого пояса. Роскошные эполеты, предмет особой гордости Михайлы, сияли на солнце золотом. Позади вождя арьергарда со скучающими лицами вынужденных сопровождающих ехали несколько казаков.
- Бог мой, с такими бравыми молодцами, я и грешным делом Москву отбить могу, - вслух любовался солдатами Милорадович, прекрасно понимая, необходимость поддержания надлежащего боевого духа, коий после оставления столицы слегка в армии поубавился. – Верно, братцы? – стройный крик «ура» раздался в ответ. Шевеление в русском стане вызывало ответную реакцию и в неприятельском лагере. Глянув в зрительную трубку на начавшиеся построение, генерал шумно потянул носом воздух. Он узнал одного из французских полководцев. Оба дали знаки своим сопровождающим оставаться на месте и немедля съехались, остановившись примерно на равных расстояниях от своих войск.
- Приветствую Вас, дорогой Милорадович, - начал беседу на изысканном французском первым генерал Себастиани, бывший в свое время посланником в Константинополе и проезжавший Валахию, когда там была расквартирована Дунайская армия русских.
- Рад видеть Вас в добром здравии, граф, -ответствовал на языке Вольтера Михайло с привычным дурным выговором. – Увы, сейчас не те прекрасные дни в Бухаресте.
Себастиани не смог скрыть довольной улыбки, намекающей на его отменную память по совместным кутежам. В свое время в Валахии Милорадович откровенно разгулялся и кое-какие связи мирного времени оказались пригодными и на войне.
-Сознайтесь, дорогой друг, мы –предобрые люди. Все те московские обозы, которые сейчас проходят где-то за вашими спинами могли бы стать нашими, - французский генерал держал благодушный тон, но его русский «коллега» не оценил шутку. Он вообще не привык выслушивать сомнения о собственных воинских возможностях.
- Ошибаетесь, любезный граф, - Милорадович, не меняя оттенка голоса, как всегда произносил слова слегка нараспев. - Вы не взяли бы ничего иначе, как перешагнув через мой труп, а сто тысяч человек, которые стоят позади меня, отомстили бы за мою смерть.
