Лагерь русской армии располагался неподалеку от имения Оболенских, что необычайным образом сбивало молодого князя с мыслей о защите Отечества. Сама мысль о том, что он может отлучиться из лагеря домой, дабы повидать отца и сестер будила в нем беспокойство, отвлекая от иных мыслей. За ту неделю, что армия стояла здесь лагерем, он несколько раз обращался к командованию с просьбой позволить ему отлучиться ненадолго к семье, но ни одна из этих попыток так и не увенчалась успехом. Командование, располагающееся в деревне рядом с лагерем запрещало кому-либо из солдат покидать расположение. Видать, боялись дезертирства.
Впрочем, без него все равно не обходилось – то и дело солдаты пропадали из лагеря. Просто уходили, уставшие от войны, кто куда мог. Естественно, это не могло не дойти до командования, что привело к тому, что даже был сформирован отряд, под командованием капитана Ерохова, для поиска и поимки оставивших лагерь солдат. Сам Ерохов был внешне крайне неприятным человеком: высокий и худой, он имел желчное лицо с длинным носом и некрасивыми, казавшимися лишними, закрученными вверх усами. Жестокий к своим жертвам, он приобрел известность безжалостного палача, который быстро забирался вверх по карьерным ступеням. Бывало, вечерами, когда солдаты сидели у костров, капитан проходил по лагерю, оглядывая всех с ярко выраженным призрением в глазах, что не могло не смущать Константина Оболенского.
В тот самый вечер, когда Ерохов был только назначен командиром отряда по поиску дезертиров, молодой князь был взбешен тем, как капитан смотрел на него, что между ними произошла словесная перепалка, чуть было не вылившаяся в дуэль. Противников еле успели растащить друг от друга и убедить их не доводить дело до убийства. Впрочем, случай этот дошел до ушей командования, что, скорее всего, и служило одной из причин того, что Оболенский, зарекомендовавший себя как человек чести, был лишен возможности повидаться с семьей.
Вот и сейчас, предаваясь грусти в своей палатке, сидел молодой Константин Оболенский и, в полном одиночестве распивая выигранную у одного поручика бутылку вина, размышлял о доме. Его не пугала возможность попасться в руки Ерохова, но тот позор, которым мог пасть после этого на семью Оболенских останавливал князя от хмельных порывов души. Ему очень не хотелось, чтобы на его горячо любимых Сонечку и Веру пал позор «сестер дезертира».
Допив вино, Константин выбрался из палатки на улицу, чтобы немного очистить голову от хмеля. Погода была мерзкой – лил мелкий холодный дождь, норовясь забраться под воротник шинели. Грязь, дождь, пронизывающий ветер – все это деморализующе действовало на умы солдат в лагере. Хотелось домой в тепло, сидеть там в окружении родных людей, смотреть на потрескивающие в камине поленья. Молодой князь вспомнил медовые лепешки, которые ему готовила Сонечка, и судорожно сглотнул голодную слюну – солдатская пища была добротной, но ее было мало. И потому, зачастую, каждый старался найти еду где-нибудь еще – охотой или обменять на что-нибудь у крестьян.
Так, запахнув шинель, Константин решил пройтись по лагерю, но не успел сделать и нескольких шагов как, погруженный в свои мысли, столкнулся с каким-то деревенским мужиком. Первой мыслью князя схватить наглеца, который вздумал прохаживаться по лагерю, но намерения эти улетучились буквально за несколько секунд, так как в этом «наглеце» Константин узнал одного из крепостных своего отца.
- Тихон, ты ли это! – воскликнул князь.
Тихон же не признал его, пугливо оглядываясь по сторонам в надежде найти помощь в лице хоть кого-нибудь. Пришлось Константину взять его под руку и отвести к себе в палатку, где они и смогли поговорить, не привлекая ненужного внимания. Из разговора этого молодой князь узнал, что отец его болен, и все хлопоты на себя взяла Вера. Эта новость стала той решающей частицей, брошенной на чашу весов и позволившей его молодой горячности взять верх над благоразумием. Скоро попрощавшись с Тихоном, князь собрался и быстро покинул лагерь. Сначала он хотел было взять коня, но до имения было недолго добираться пешком и вид солдата, пусть и офицера, садящегося на коня и уезжающего из лагеря, вызвал бы лишние вопросы, и весть о «дезертире» Оболенском сразу же дошла бы до ушей Ерохова. К тому же, князь собирался вернуться в расположение уже к утру.
Спустя пару часов Константин Оболенский уже стоял перед дверью имения отца, не решаясь дать знать кому-либо о своем ночном визите. Он боялся, что отец не поймет его, посчитает предателем Отечества. Так, простояв с несколько минут в думах перед дверью, под пронизывающим ночным ветром, молодой князь все же постучал. Сначала тихо, как бы нерешительно, потом чуть настойчивее. Потом еще.
Спустя минуту дверь отворилась, предъявляя взору Константина сонную младшую сестру Сонечку, закутанную в теплую шаль. Она еще не отошла от сна и смотрела слипающимися глазами на брата из-под спадающих на лицо волос.
- Костя… - удивилась она, но тут же лицо ее просияло – Костенька!

- А ты все так же шумишь – улыбкой произнес князь, обнимая сестру – я вернулся, Сонечка. Но…
Константин осекся. Он не хотел говорить сестре, что дезертировал из лагеря. Пускай всего на пару часов, но дезертировал. Не хотел говорить о том, что его ждет, если отсутствие офицера кто-то обнаружит, ведь командование сразу поймет, где он. Поймет и вышлет за ним капитана Ерохова.
От одной только мысли, что этот негодяй явится сюда за ним, князя передернуло. Ему не хотелось, чтобы кто-то узнал о его поступке. Это бросит тень на семью Оболенских, а допустить подобного Константин не мог. Пускай его накажут, но без огласки, чтобы сестры и отец не знали об этом. Особенно отец, который так надеялся на своего сына, гордился им.
Чтобы скрыть свое состояние, он лишь посильнее обнял сестру и поцеловал ее в макушку. От девушки пахло уютом, любовью и домом – всем тем, чего князю так не хватало на службе. Эх, если бы он мог остаться.
- Но что? – вдруг спросила сестра серьезным голосом, отстраняясь от объятий брата – Костенька, неужели ты опять уйдешь от нас?
Спросила и как-то вдруг сразу погрустнела. На светлом девичьем лице пробежала тень тоски. Мимолетно. Но и этого хватило. Хватило князю для того, чтобы вдруг осознать, что нет уже той маленькой девочки, с которой он, будучи еще юношей возился, которая по-детски защищала его, когда он чуть не довел свою перепалку с сыном одного из друзей отца до дуэли.
«Как же его звали?» - промелькнула было мысль в голове Константина, но тут же исчезла. Не о том он думал.
Он понял вдруг, что за время своего отсутствия дома он пропускает мимо жизнь своей семьи. И от осознания этого князю стало не по себе. Чувства разрывали его изнутри.
«Кто же я в первую очередь? – спросил он себя в который раз за последнее время – офицер или брат и сын?»
Уперев руки в бока, вероятно думая, что это придает ей грозный вид, Софья стояла перед ним в ожидании ответа. Он же молчал. Молчал, потому что уже все для себя решил: одного вида младшей сестры хватило Константину для понимания того, что он должен впредь сделать.
«Французы идут, и кто-то должен дать им бой, защитить родных людей. Сейчас война, а на войне не время думать о себе. Если не я, кто защитит этот дом? Это мой долг. Как офицера. Как сына. Как брата. Вот кончится война, надо будет уже Сонечку замуж выдавать. Да.»
- Да – сказал он наконец – я буквально на минутку. Увидеть тебя, Верочку и отца.
«И Груню» - подумал Константин, но не сказал вслух.
- Но… - запнулся он - но видно не удастся. Мне пора уже возвращаться обратно…
- Софья, это ты опять гремишь на весь дом? – раздался со стороны лестницы мужской голос. Голос, что так долго слышался Константину, когда он вдруг вспоминал поучения и ворчания отца – и что дверь открыта? Неужели пришел кто в такой поздний час?
Голос отца сопровождался глухим стуком трости о лестничное покрытие.
- Это я, отец – твердым голосом, из которого исчезли нотки сомнения, ответил молодой князь – я дома.

Отредактировано Константин Оболенский (2016-02-24 19:45:19)