- Чертова Россия, - проворчал генерал Бертран при входе в свою палатку. Снаружи бил ливень, барабаня по брезенту что-то среднее между маршем и дробью перед казнью. Вместе с генералом в палатку вошло немного ветра и чуть больше воды, что капала с плаща и с волос - бикорн сдувало ветром, и пришлось его снять. Странные вещи творились с погодой здесь, на земле русской. То пекло такое, что ад мог бы позавидовать, то ливень помощнее, чем в дни великого потопа. Да, загадочная страна. Здесь даже природа - и та с причудами.
Впрочем, этот ливень даже к лучшему. Жара уже начинала сводить с ума, и хотя дождь тоже был довольно теплым, но все же освежал, так что Бертран не сильно расстроился от того, что вымок почти до ниток, и не думал о том, что во время ночной прохлады расхаживать промокшим не только не приятно, но и опасно. Слишком уж приятна была эта прохлада.
Оказавшись в палатке, генерал сбросил плащ и кинул в сторону двуголку. Помимо капризов погоды его волновали и другие вещи, гораздо серьезнее. Дисциплина в строю буквально таяла на глазах, и непонятно, что винить - зной и духоту или продолжительный отдых, от которого солдаты ленились и дурели от безделья. Чтобы хоть немного приостановить эту деградацию, Бертран старался чаще бывать среди солдат. При нем они были немного сдержаннее. А жалобы соратников по Египту генерала только смешили. Он понимал, что они просто забыли, каково было там. Память стирает детали, и самое худшее быстро забывается.
Сильнее России Бертран не любил только Египет. Вспомнив о песках и палящем солнце, а также о турках и их неприятных оскалах, он машинально погладил левую ногу, садясь за стол с положенными на него письмами. Зажег свечу. Разбирая письма, думал о проблемах которые предстояло решить. Дисциплина... Явление временное. Солдатам надо в бой, это их утихомирит. Нехватка провизии... Уладится. Впереди еще много деревень и городов. Набеги партизан... Ничего, перебьем. Погода... Ну, надо терпеть. Прошли Египет - пройдем и это. Вдогонку к прочим бедам еще и кто-то повадился воровать хлеб и провизию. Чертовы русские. А если не они, то кто-то за них и с ними стоящий.
Разобравшись с письмами, развернул карту и, чтобы лучше рассмотреть, поднялся на ноги. Левая нога неприятно ныла - наверно, из-за дождя и холода. А может, от того, что весь день пришлось носиться по лагерю.
В этот момент его и застал голос Дидье, просивший разрешения зайти. Не оборачиваясь, Бертран дал свое согласие. Стоило Дидье отодвинуть полог палатки, чтобы войти, как ветер незваным гостем вбежал внутрь и задул свечу. Генерал устало вздохнул. Дидье - ответственный малый, но временами неуклюжий. Волей неволей пришлось отвлечься от карты и поднять взгляд на посетителя.
Новость обрадовала генерала, но не развеяла его задумчивого настроения. Поймали и поймали. Молодцы.
Стоило отвлечься от карты и раздумий, как Бертран вспомнил, что так и остается в сыром мундире, который не высох даже наполовину. Стало немного зябко. Еще и этот ветер, что хулиганит у входа в палатку. И как назло, всем понадобилось пооткрывать полог, запуская сквозняк.
Дидье втащил девушку, в полумраке были видны лишь ее очертания. Бертран ожидал увидеть мужчину или вообще паренька, но все равно не сильно удивился. Уже ничему не удивлялся.
- Какая прелесть, - не без злорадства произнес он. - Вот и попалась, мышка. Будешь знать, как воровать у наших бойцов. Дидье, следи, чтоб не умыкнула.
В обществе офицеров и тем более солдат Бертран выражался гораздо проще, чем положено дворянину. В такой обстановке редко хочется заливаться красивыми речами. А уже если дело касается дипломатов или барышень, то это уже другой разговор. Гостья-воровка была исключением. Простая девка, да еще и преступница не заслуживает почтения генерала великой армии.
Желая рассмотреть гостью получше, генерал вновь зажег свечу. Света немного, но вполне достаточно для общего рассмотрения.
При свете стала заметна смуглая кожа девушки. Бертран усмехнулся.
- Цыганка. Как я не догадался. Совсем забыл, что эти крысы нынче повсюду.
Подошел ближе и, переглянувшись с Дидье, дотронулся подбородка девушки, заставляя ее поднять лицо.
Довольная ухмылка мигом исчезла. Бертран замер, плавно убрав руку. От этого взгляда он ощутил, как пожирают его душу. Но больше всего пугало не это. Он уже видел это лицо. Эти черные глаза, этот пожирающий взгляд, эти полные губы, смуглую ровную кожу...
Нефиртити. Царица из сна. Неужели такое возможно? Или это то, что называют вещим сном? Или весточка Сатаны из самого Египта?..
С каким-то неосознанным удивлением, близким к страху, Бертран отступил на шаг, не отрывая глаз с пришелицы.
- Кто ты? - спросил он, хотя еще минуту назад его это интересовало не больше, чем точное число капель, ударивших о брезент.

Бертран со смесью неприятного удивления и неосознанного ужаса рассматривал цыганку. Конечно, цыган он видел и прежде. В Париже их столько, что хоть отбавляй. Иногда даже кажется, что их больше, чем коренных жителей. Понятно, что к этому народу, если можно их так назвать, отношение сложилось не самое хорошее. В основном они воровали, гадали, ворожили и занимались прочими делами, свойственными талантливым бездельникам. Во времена средневековья эти твари часто воровали детей. То ли ради забавы, то ли для жертвоприношения своим языческим богам. Кто знает, может, они занимаются этим до сих пор?
Конечно, Анри плохо разбирался в цыганах, однако говорили, что одни из них пришли из Индии, другие - из Египта. При этом мысли мстительно заныла левая нога, но генерал не обратил на это внимания. Вместо этого он машинально коснулся своей ладони. Именно ее во сне погрыз леопард царицы Нефиртити... Бертран инстинктивно посмотрел вниз и рядом с цыганкой, ожидая увидеть там хищную кошку. К счастью, ее здесь не оказалось.
Да и откуда? Леопард же помер...
Подождите... Всё это было лишь сном, и не более. Не было никакой Нефиртити, никакого леопарда, никакого фараоныша. Просто. Сон. Плод возбужденного и уставшего разума, который решил смешать в голове всё некогда увиденное в этой жизни. А это всего лишь совпадение - то, что царица и воровка оказались так похожи.
Решив так, генерал смог взять себя в руки. Хорошее дело - пугаться цыганки. Тем не менее, ее взгляд все еще прожигал. И невольно вспоминалась египетская царица в своем прозрачном одеянии, со своим упругим телом...
Бертран отвернулся и отошел к столу, будто бы раздумывая, как поступить с воровкой. Сам же просто хотел отвести взгляд, чтобы не сойти с ума. Непонятная тревога охватила душу. Такое часто случалось по ночам, и тем более во время дождя, но теперь тревога эта носила иную природу.
Эти черные хищные глаза... Не иначе, как сон наяву. Взгляд, от которого физически становилось больно, начинали болеть челюсти и рука. Тогда всё было столь натурально, что будто не сон это был, а настоящая явь. Жара, боль - всё чувствовалось еще острее, чем в реальности, так что это не могло быть сном. Но это сон. И важно это признать, чтобы простая цыганка не чувствовала свое превосходство.
Впрочем, она оказалась смышленой и вовремя почувствовала смущение француза. Ответа на свой вопрос он так и не дождался. Вместо этого она попросила еды.
Генерал вновь развернулся к ней, вернув своему виду строгость, грозящую перейти в жестокость.
- Нечего так на меня смотреть, цыганка. Не я виноват в твоем голодании. Но ты виновата в своем проступке.
Сделав небольшую паузу, Бертран глянул на Дидье, который кивнул в знак того, что хорошо следит за тем, что воровка не сбежит. Генерал подошел ближе, не отрывая строгого взгляда от цыганки. Это оказалось не так просто, но он прекрасно себя контролировал.
- Я всё еще жду ответа. Кто ты? Говори, если хочешь жить.
Возможно, это звучало слишком жестоко. Мелкие воришки обходятся обычно меньшим наказанием. Но с этой девицей хотелось быть жестоким. Словно желая отомстить самой Нефиртити за ее высокомерие. Цыганка стала воплощением той царицы. И теперь она была в его лапах, а не наоборот. Теперь он распоряжался ее судьбой. Пусть выкручивается, как хочет.

Цыганка отвечала твердым и упрямым взглядом, что немного сбивало с мысли. Обычно пленники и всякого рода воришки, даже если и стараются выглядеть гордо и непоколебимо, все-таки выдают свой страх взглядом. У этой же девицы этого не было. Может, у нее и вовсе нет желания жить, вот она и дерзит? Впрочем, цыгане всегда любили танцы с огнем. Иначе им скучно. Ну ничего. Пробить обороны этой цыганки стало делом принципа. Несмотря на то, что самому становилось жутко от этих черных глаз, еще живших в подсознании.
- Кошмар, - ответила цыганка, и Бертрану это показалось змеиным шипением. Не этого ответа он ждал. Не от неожиданности, а от очередного мистического совпадения он нахмурился и спрятал руки за спиною, чтобы не было видно, как сжались его кулаки. Действительно, кошмар. Иначе не скажешь. Тот сон был жутким кошмаром, непонятно откуда взявшимся в его сознании. Любое упоминание Египта в принципе стало для него кошмаром, не говоря уже о том, что события там происходили не самые приятные. А уж к воображаемой Нефиртити генерал и вовсе испытывал смешанные чувства. Несмотря на всё свое очарование и красоту, она оказалась редкостной... в общем, неприятным человеком. Бертран испытывал одновременно восторг перед ней и ненависть. Это одна из тех женщин, что весьма умело используют красоту в своих целях, управляют благодаря этому мужчинами. У них власть.
Но забудем. Сейчас перед французским генералом всего лишь жалкая цыганка, а не царица египетская, хоть и походит на нее лицом и повадками. У этой девицы нет власти. Нет прав. И при этом она дерзит так, будто она бессмертна.
Сжав зубы от гнева, но сдерживая его, Бертран с внешним спокойствием выслушал тираду воришки. Да, в чем-то она была права. Но не ей решать, правильно ли поступает великая армия. Мало того, что она женщина, еще и цыганка. Никто и звать никак. Хотя последнее еще можно выяснить.
Благо, Бертран умел себя контролировать. Эмоции всегда заглушают разум, а на войне это неприемлемо. Если только ты не солдат на передовой. Ослепленный яростью битвы воин сражается лучше и умирает легче, почти не чувствуя боли. Но для генералов и маршалов, не говоря уже об императоре, на первом месте - хладнокровие и разум.
Но даже это умение подвело графа.
- Кто из нас тут крыса, генерал?
Пора уже ее заткнуть. Взглянув исподлобья, Бертран кивнул Дидье, чтоб тот отпустил девицу, а сам быстро, но не торопливо подошел к ней ближе, притянул к себе за повязку на запястьях левой рукой, а правой привычным ловким движением вытянул саблю и прижал острием к горлу пленницы. Если он притянет ее чуть ближе или надавит саблей чуть сильнее, неминуемо прольется кровь.
- Я жду ответа на свой вопрос, - чеканя каждое слово, произнес генерал. Дидье большими глазами посмотрел на начальника. Никогда раньше он не видел, чтобы генерал хотя бы немного подчинялся своему гневу, если это не поле битвы. Бертран сам был удивлен. Его злило то, что он никак не может сохранять хладнокровие.

Эта чертовка еще смела огрызаться. Бертран строго нахмурился, не отрывая от цыганки сурового взгляда. Да, думал он, ты крыса, но даже у крысы должно быть имя. Эта девица жутко его раздражала своею наглостью. В ответ на ее дерзость он почти неосознанно сжал руку с саблей, рискуя вонзить оружие ей в горло. Но генерал не первый день живет и умеет взять себя в руки, равно как и взять в руки хорошую саблю.
Гордая женщина пусть и немного, но сломалась. Тайна имени раскрыта.
- Раджи, задумчиво повторил Бертран и плавно убрал саблю от горла цыганки. Осмотрев девушку надменным взглядом, генерал заметил, как ее тело подрагивает от холода. Вряд ли от страха. И выглядела она действительно голодной. Засмотревшись в эти черные глаза, граф забыл даже, зачем здесь вообще эта цыганка, и уже тем более не знал теперь, что с ней делать.
Продолжая следить взглядом за, если можно так выразиться, гостьей, француз спрятал оружие. Не хотелось бы всерьез им пользоваться, но это зависит от цыганки.
- Если вдруг ты до сих пор не осведомлена, я генерал Бертран, и мне предстоит придумать, как тебя наказать, Раджи, - француз говорил чуть медленнее обычного, чтобы девушка уловила каждое слово, ведь вряд ли у нее идеальные знания французского. - Не под дождь же выгонять бедную голодную девицу, да, Дидье?
Дидье хмыкнул. Даже ему не хотелось снова под дождь.
- Черт бы с ним, с хлебом, - продолжал Бертран, переглянувшись с приятелем. - Забудем так же то, что это не первый случай. То есть на твоем счету явно не одна буханка. Кража есть кража. Особенно кража у великой армии. Так что не строй из себя невиноватую.
Генерал задумчиво отвернулся.
- Проще всего отдать ее солдатам на растерзание. Они ее раздерут, как голодные собаки, и потрохов не оставят, - как будто рассуждая сам с собой, говорил граф. - Можно просто... - он показательно коснулся эфеса шпаги и провел рукой по горлу. За кражу хлеба лишать жизни было бы, конечно, слишком жестоко. Однако Бертрану доставляло безумное удовольствие то, что он властен над ее судьбою. Редкостный дурман эта власть.
- А, может, ну ее, эту цыганку, генерал? - заговорил Дидье. Ему явно стало жаль девчушку. Ему всегда всех жаль: от мухи в супе до убитых товарищей. - Пусть бежит себе по дорожке. Уж после такого будет знать.
Бертран строго посмотрел на товарища, тот смутился. Одно дело жалость к котятам, другое - жалость к ворам.
- Ты свободен, Дидье, - сказал Бертран, и Дидье с печальным вздохом удалился, растворившись в дожде. Этот добряк мог помешать всему делу... Будем честны. Бертрану тоже стало жаль цыганку. И ему не хотелось, чтобы Дидье, привыкший видеть своего генерала непоколебимым, заметил его жалость.
После ухода Дидье граф как-то странно посмотрел на цыганку и притянул ее за веревки подальше от входа, лишая ее возможности легкого побега. Кивнул на походную кровать.
- Садись.
Нашел сумку со своим почти нетронутым пайком, нашел хлеб и протянул его цыганке.
- Держи, ты же этого хотела.
Нашел вино. У старших офицеров, по крайней мере во Франции, всегда есть с собою вино. Протянул наполненный бокал цыганке.
- Это тебя согреет.
Сам сел за раскладной стул возле стола с картами.
- Ну, что еще плохого ты можешь рассказать про нашу армию?
"Нефиртити" - чуть не добавил он.

На самом деле, Бертран рассчитывал своим вопросом вызвать в девушке если не раскаяние, то хотя бы сожаление о собственных словах. Вот она совсем недавно поносила на чем свет стоит и великую армию, и генерала, а теперь этот самый генерал её хлебом кормит да вином угощает. Любой нормальный человек почувствовал хотя бы капельку стыда. Хотя к русским и цыганам это неприменимо. Они любят вешать ярлыки. Француз - значит плохой. Монетку не подал - дитя сатаны. Переубеждать их тяжело. Да и не всегда хочется.
Анри, конечно, стало почему-то жаль замерзшую цыганку, но вместе с тем хотелось увидеть стыд на этом смуглом лице, а еще лучше - проблески осознания и раскаяния. Любой вид виноватого выражения его бы устроил почти полностью. На этом лице не должно быть больше наглой ухмылки. Оно должно хоть на секунду скривиться от боли...
Бертран дернул головой, отгоняя от себя странные мысли. Откуда столько мстительности? Всего-то надо наказать цыганку-воришку, а он уже мечтает о такой мести, будто она... леопардов на него натравливала.
Ни капли сожаления в голосе цыганки он, естественно, не услышал. Та охотно продолжила рассказывать не самые лестные для французов байки. Поначалу Бертран хмурился, но, дослушав, искренне усмехнулся. Ох уж эти русские. Дикий народ. И как они могли представить, чтобы человек в волка превращался?
История эта развеселила генерала. Захотелось проверить, насколько местные могут быть наивными. К тому же, цыгане обычно верят в разного рода мистику... Он хитро улыбнулся и загадочно посмотрел на девушку. 
- Девок, говоришь, прячут... Так вот почему их так мало стало. Скучно без них.
Генерал хищно усмехнулся, упираясь на колени и приблизившись таким образом к цыганке.
- А ты не боишься, Раджи? Ведь уже стемнело...
Мужчина опустил взгляд на ее босые ноги, торчащие из-под юбки, и прошелся взглядом по всей цыганке, остановившись на ее ключице. То ли это вхождение в роль, то ли просто минута безумия, но захотелось эту самю ключицу укусить. Желательно до крови.

Отредактировано Henri Bertrand (2015-09-18 21:53:44)

Это была непростая цыганка. Она дала об этом знать почти сразу, как появилась здесь. Она была гордой и не такой уж глупой. Впрочем, почти все цыгане считают себя таковыми, но в то же время не все они таковыми являются. Более того, Бертран обычно видел цыган грязными, неотесаными и зачастую страшными как лицом, так и душою.
Но эта была не так страшна. По крайней мере, лицом. Про душу было неизвестно - даже наличие души ставилось под сомнение.
Бертран почувствовал, что рискует проиграть эту небольшую битву, стоило цыганке повести плечами. Видеть смуглую кожу столь близко было непривычно. В свете свечи влажная кожа поблескивала, усиливая контраст между тенями и бликами, таким образом, еще явнее становились изгибы тела, еще яснее выпирали выразительные ключицы.
Генерал ощутил, как сердце стало биться где-то у горла. Он завороженно смотрел в черные глаза, в которых, к его сожалению, не было страха. Было что-то невыразимое. Оно пленило разум, так что француз почти тонул в этих глазах.
Так же смотрела Нефиртити. Нагло, без страха, с долей равнодушия.
Бертран оскалился.
- Полагаю, стоит, - загадочно и хищно произнес генерал, склоняясь еще ближе. - Даже не будучи волком, я могу зарезать тебя прямо здесь... А могу и не зарезать. Зависит от того, как будешь себя вести.
Усмехнувшись, француз коснулся ее колена, прикрытого юбкой. Прошел рукой выше и вдруг ухватил повязку, сковывавшую движения ее рук. Ловко избавил ее от пут. Он был спокоен. Ему она ничего не сделает - Дидье наверняка успел забрать у нее любые намеки на оружие. А если сбежит - далеко уйти не успеет, будет тут же схвачена дозорными.
Бертран посмотрел на цыганку, не сумев и не успев скрыть интерес и желание.
- Ты же понимаешь, что я не могу отпустить тебя просто так?
Жалость, к счастью, ушла, уступив место другим чувствам. И эти чувства побудило вновь коснуться колена, на этот раз крепче, сминая пальцами ткань юбки.

Не так много вещей могли притупить разум и хладнокровие Бертрана. И все эти вещи, как правило, так или иначе, можно было контролировать. Например, вино или табак - можно вообще не употреблять, или употреблять, но чуть-чуть, и тогда вреда рассудку не будет. В общем, просто знать меру. Но сейчас генерал не знал, как можно себя остановить или хотя бы ограничить. Здесь "чуть-чуть" нельзя и невозможно - всё или ничего.
Несмотря на то, что власть сейчас полностью в его руках, он стал пленником - пленником своих эмоций. И чертова цыганка видела это и понимала, и теперь умело этим пользовалась. Ну ничего, пусть делает, что хочет. Пока может.
Бертран, уже не скрывая похоти во взгляде, наблюдал за каждым движением Раджи, которая явно нарочно подчеркивала линии своего тела. Даже потертые путами запястья завораживали. Ох уж эта цыганская плоть и кровь.
Француз немного удивился тому, что цыганка сама прикоснулась к нему. Он ожидал, что ее придется... вынуждать. Что ж, возможно, она девочка неглупая и прекрасно осознала свое положение. Ей же в таком случае будет лучше. Бертран вздохнул, ощущая огонь, идущий от шеи по всему телу, и сильнее сжал ткань на колене цыганки.
- На твою жизнь мне плевать, - честно ответил генерал, вкрадчиво склонился ближе, глядя прямо в черные глаза и одновременно с этим сильнее сжимая ткань юбки. Потянув ткань наверх, обнажил смуглую ножку почти до бедра, хищно улыбнувшись. - ...А насчет тела можно и подумать. Можешь попробовать им откупиться, но обещать ничего не могу.
Стало жарко от закипающей крови. Бертран резко поднялся и, пройдясь по палатке, снял мундир и повесил его на стул. Затем стремительно сел рядом с пленницей, заставляя ее упасть на кровать, и сам склонился над ней, удерживая ее руки - на машинальном уровне уберегая себя от возможного сопротивления.
Заглянул в черные глаза, надеясь найти в них хотя бы страх. Всё, что угодно, что отличало бы ее от египетской царицы. И что дало бы дополнительное удовлетворение.
Не нашел.
Раздраженно вздохнул и оскалился. Воспоминание о царевне египетской заворожило. Вспомнилось ее прозрачное платье, ее стан, линии ее тела... Бертран сам не заметил, как уже жадно целовал пойманную цыганку, забираясь рукой под ее юбки...

Пламя такое в груди у меня никогда не горело;
Даже в тот счастливый день, как с тобою из Спарты веселой
Я с похищенной бежал на моих кораблях быстролетных
И на Кранае с тобой сочетался любовью и ложем.
Ныне пылаю тобою, желания сладкого полный.
- Гомер. Илиада.

Бертран редко - очень редко - терял контроль над собой. Но в этот раз он буквально обезумел. Поэты часто говорят о безумии, которое настигает от огромной любви. Они говорят о высшем, почти божественно чувстве. Такое безумие для них благо. Оно помогает свернуть горы и переплыть моря. Оно позволяет отстраниться от реальности, забыться. Бертран тоже забылся. Но в его безумии не было ничего божественного. Оно было настолько низким и плотским, что любое дикое животное могло бы сейчас посмотреть на него с высокомерием.
Генерал настолько оказался запутан между мирами, что не смог бы точно сказать, где и с кем сейчас находится: с пленной цыганкой в собственной палатке или же в Древнем Египте с прекрасной царицей. Предательски звенели браслеты над ухом, пахло пустыней, жаром и маслами, слышался отдаленный бой барабанов - на деле звук капель дождя о брезент. Всё это сбивало с толку.
Однако француза это не очень беспокоило. Где-то в глубинах сознания понимая, что он сейчас всего лишь с цыганкой, он был только рад обманываться. К тому же, обмануться очень легко - они были на одно лицо. Одеть цыганку в то прозрачное платье, и сам фараон обознался бы. Что уж и говорить о простом генерале...
Задыхаясь от жара, француз раздраженно распахнул свою рубаху. Пожалуй, это было последнее осознанное им действие.
Опомнился он уже через какое-то время, лежа на спине и тяжело дыша. После блаженства пришел какой-то необъяснимый страх. Страх из-за того, что он перестал владеть собой. Он мог натворить в таком состоянии что угодно. Не исключено, что наговорил в бреду сладких слов. И кому - цыганке! Теперь, когда очарование обмана ушло, Раджи была только цыганкой. От царицы не осталось и следа.
Придя в себя и отдышавшись, Бертран со смешанными чувствами посмотрел на цыганку и вдруг поднялся, торопливо одеваясь и поправляя одежду. Молча. На цыганку он старался не смотреть. В нем смешались что-то вроде брезгливости и наоборот - благоговейного страха. Да кто она такая, чтобы владеть его разумом?
Закончив с одеждой, сел на стул, с которого всё и начиналось, и вздохнул, устало потирая руки. Наконец вновь посмотрел на цыганку. Это стоило ему усилий. Что же она будет делать теперь?

Отредактировано Henri Bertrand (2015-10-04 21:24:17)

Cet océan de passion
Qui déferle dans mes veines
Qui cause ma déraison
Ma déroute, ma déveine

Tu vas me détruire
Et je vais te maudire
Jusqu'à la fin de ma vie

Смятение. Пожалуй, самое подходящее слово для описания состояния дивизионного генерала Бертрана. Он не мог понять, как оценить то, что произошло. Грех это или справедливость? В конце концов, никакого вреда он, в принципе, не причинил, в то время как цыганка провинилась... и получила по заслугам. Хотя, кажется, такого рода наказанием она не сильно опечалена. Паршивая девчонка. Куда ей до благородных, которые пекутся о свей чести с младенчества. Ей на свою честь плевать. И как можно с такой черной душой иметь грацию и манеры королевы? Что за иллюзия, что за проделки дьявола?
Где-то в груди, как раз рядом с тем местом, где во вшитом кармашке генерал прятал обручальное кольцо, неприятно заныло и даже как будто обожгло. Да кто такая эта цыганка, что толкнула его на измену? Можно, конечно, сказать, что он сам виноват... Выглядит это наверняка именно так. Но генерал привык себя контролировать. А тут всего за мгновение какая-то цыганка рушит всю его решимость, заставляет забыть хладнокровие и уступить эмоциям, что Бертран считал ужасным. В его деле всегда важны были ум и расчетливость, и предаться эмоциям равносильно смерти. И вот теперь... она его губит. Хотя должно быть в точности наоборот.
Бертран еще больше возненавидел цыган. Теперь причин на это было еще больше.
Француз никак не мог понять, как он опустился до этого. Его приводило в ужас, что девчонка заставила его забыться настолько, что он буквально сошел с ума и не мог владеть собственным разумом. Не иначе как магия. Страсть страстью, но даже ее можно контролировать при должной воле. А здесь - полное помешательство. Мерзкая ведьма...
Она поднялась, подошла к столу. Бертран посмотрел в ее лицо с ненавистью, но снова различил в ее чертах образ египетской царицы из сна. Ненависть сменил необъяснимый страх. Что за шутки проделывает дьявол с его разумом? И этот дурманящий запах... Бертран на секунду закрыл глаза, и перед ним появились горячие пески Египта, дышащие жаром, и как будто пропал холод и звук дождя. Но стоило открыть глаза, как всё пропало, остался дробный шум по брезенту палатки, напоминающий дробь барабанов.
Раджи тем временем уже изучала его саблю. Бертран ревниво смотрел на оружие. Ему захотелось вырвать его из ее рук, но ему было тяжело двигаться - тело слишком расслабилось, и сделать быстрого и ловкого движения он бы не смог. Он вздохнул, прощаясь с этой идеей.
- Да, и не раз, - честно ответил француз. Он не рассчитывал, что цыганку это напугает, но если бы напугало, он бы наверняка обрадовался. Генерал поднялся, подошел ближе и взялся за эфес шпаги, рассчитывая вырвать его у девушки. - И не стоит брать оружие без разрешения, Раджи. Можешь порезаться. Мне в моей палатке лишняя кровь не нужна.
Даже в ослабленном состоянии он должен был быть сильнее, так что вырвать саблю не составило бы труда. Но вместо того, чтобы сделать усилие, Бертран зачарованно забылся в ее глазах, черных и глубоких, теперь еще и окаймленных копной темных густых волос. Невесомо его потянуло вперед, но остатки трезвого разума еще препятствовали этому порыву.

Отредактировано Henri Bertrand (2016-01-08 17:29:27)