Без утягивающего корсета, в халате Макс выглядела как-то по-особенному тепло и уютно, как пушистая черная кошечка, которую так и хотелось приласкать. Элеонор подумала о том, что ее собственные наряды и облик в целом больше напоминают мужские: небрежным или чересчур строгим покроем, простотой тканей, аксессуарами вроде платка на шее (такие повязывали матросы с пиратских бригов) а также незамысловатой прической и почти полным отсутствием блестящих побрякушек. Видимо, подобный стиль был отражением ее характера: жесткого, предприимчивого, целеустремленного. В то время как Макс была женщиной до мозга костей и плавные, соблазнительные изгибы ее тела, мягко обрисованные тканью халата, только полнее выражали ее внутреннюю суть. Элеонор задумалась, могла бы она когда-нибудь заниматься тем же ремеслом, что и эта знойная красавица, и поняла, что ничто, даже угроза голодной смерти не заставила бы ее пойти в заведение подобное тому, которое содержал Нуссен. И прежде всего потому, что ей претило подчиняться и угождать мужчине – не только в постели, а в принципе...Но Макс была другой: Элеонор смутно ощущала ее превосходство во всем, что касалось потаенной женской сущности: той тайны за семью печатями, которая открывается лишь избранным, той скрытой, но могучей силы, перед которой склоняет голову любой мужчина. Даже Вейн...Она сама была ее лишена почти полностью, может быть потому Вейн ее и бросил, поняв, что они обречены сталкиваться друг с другом как кремень и кресало, и высекать никому не нужные искры, от которых мог разгореться лишь буйный и яростный пожар, но никак не согревающее душу ровное пламя любви. Впрочем, навряд ли Вейну нужна была любовь... Элеонор тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли. Кажется, Макс спросила, чем ее держит Нассау? Хороший вопрос, неожиданный и непростой.
- Я здесь выросла, - ответила она, ухватившись за самую очевидную причину. – Здесь похоронена моя мать. Да, я знаю, что для большинства это место – всего лишь гора бесплодного песка, но не для меня...
Она нахмурилась, недоумевая, почему открывает душу перед этой девушкой, фактически – первой встречной, но продолжила – ведь Макс была первой, кто поинтересовался тем, что она чувствовала, а не делала: ведь именно посредством чувств выковывается та незримая цепь, которая привязывает нас намертво к тому или иному месту или человеку. И это было чудесным и неожиданным подарком: люди обычно оценивали ее по ее делам, часто – несправедливо, но никому и в голову не приходило спросить, что она чувствует. Ни отцу, ни Чарльзу...
-Еще недавно Нассау был средоточием хаоса, - сказала она, - Кровь и ром, смешиваясь, текли одной рекой. Обман, насилие, попирание всех божеских и человеческих законов...И сейчас это есть. Но далеко не в такой степени, как раньше. И я отдала много сил, чтобы это место изменилось к лучшему. Понимаете, любишь больше всего именно то, что досталось тебе потом и кровью, и большими жертвами...
Она опустила голову, разглядывая тот самый песок, наклонилась и зачерпнула пригоршню, пропуская тонкую струйку сквозь пальцы:
-Я только молюсь, чтобы мои усилия не пропали даром, не утекли вот так..., - Элеонор перевела взгляд на Макс и улыбнулась, - А вы, наверное, мечтаете отсюда уехать?
Улыбка вышла немного натянутой: ей вдруг стало невероятно жаль, если она угадала. Потому ли, что она считала Нассау своим домом и собственностью, она воспринимала исчезновение каждого его жителя как личную потерю? Возможно, что и так...Но скорее, дело было в другом: стоя так близко к девушке, что их дыхание почти смешивалось, Элеонор поняла, что Нассау по-настоящему обеднеет, потеряв такой экзотический и благоуханный цветок, которым была Макс.
Отредактировано Eleanor Guthrie (2015-08-07 10:15:50)