[NIC]Софья Авксентьева[/NIC]
[STA]Прекрасная Софико[/STA]
[AVA]http://cs627126.vk.me/v627126941/8c64/giSxHi-ysAs.jpg[/AVA]
[SGN]В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем? [/SGN]

Услышав заботливо-нежный оклик "Митенька!" местное общество разом оторопело и притаилось, сбившись в беспорядочную кучу у колодца, будто их всех и каждого звали не иначе как Дмитриями, не исключая барышень. Седовласая дородная дама в неуклюжем старомодном чепце охнула, сетуя на то, что какой-то поганец попортил ей подол платья, ободрав кружевную вереницу фестонов. Её быстро утихомирила молоденькая конопатая девчушка, ткнув в бок и нетерпеливо выпрашивая монокль, подражая старшим. Все уставились на небольшую процессию, вышагивающую в сторону от извилистой тропинки, ведущей к Елизаветинскому источнику – центру местного мироздания и "великосветского" сборища на пятигорский лад.
Источником голоса звонкого, но не дребезжащего, а мягкого была молоденькая девушка, которая, подобрав подол, поддерживая обручи необъятного кринолина, устремилась вперёд, где на траве благополучно распластался ребёнок того нежного возраста, когда с трудом отличишь какого полу, одетый в рубашку-косоворотку с репсовой лентой и аппликациями, поддевку и широкие "ямщицкие" панталончики, заправленные в сафьяновые красные сапожки, приспущенные на голенищах. Ребёнок со смоляными задорными кудрями поднял было вой, но юная девица ловко поставила мальчонку на ноги, будто фарфоровую куклу, и успокоила поцелуем в лоб. По местному обществу пробежал шёпоток, разомлевшие вздохи и колкие ухмылки. Стало ясно – сегодня наравне с ураганом ближайшего поморья обсуждать будут прорезавшийся голос первой красавицы Ставропольской губернии, который доселе слыхал только местный доктор с той внушающей доверие и почтение немецкой фамилией, что заканчивается на "…берг", прочем, тот предпочитал не рассказывать о своих подопечных, а тем, кто отличался особенным любопытством, прописывал лишний стаканчик кислосерной воды.
- А там, глядишь, и ваши детки пойдут, - произнесла женщина, щурясь и вглядываясь вперёд, строгая, сухопарая, довольно высокого росту с гордой осанкой и широкими плечами, лёгкая седина её светлых волос была скорее похожа на выгоревшие под палящим солнцем локоны, глаза глубоко посаженные, проницательные и хладнокровные, брови почти незаметные, лоб широкий, бархатный, с неглубокими морщинками, скулы острые, губы сухие и чересчур тонкие. Выглядела она истинной генеральшей, несмотря на то, что супруг её – Андрей Фёдорович Авксентьев был только штабс-ротмистром в отставке. Он плёлся рядом, пресно и почти безжизненно оглядывая окрестности, то и дело вставляя неуместные словечки а ля выдержки из "Военного энциклопедического лексикона" десятилетней давности под редакцией барона Логгина Зедделера.
– Regredere!* – скомандовал Андрей Федорович, взмахнув тростью, когда юная барышня обернулась, придерживая ребёнка за ручку, и кивнула ему в ответ с милой улыбкой. На Авксентьева обращала внимание, кажется, только его дочь, остальные видели в нём доживающего свой век чуднОго старикашку. Андрей Федорович был старше своей супруги почти вдвое, когда женился, а военные кампании, последующая отставка по здоровью и проказы старшего сына сделали из бравого офицера безвольного старичка, с плохо действующей неуклюжей левой рукою и прихрамывающей левой же ногою – последствия удара и тяжкой болезни, а хуже того – без всяческого вкуса к жизни. Весь его день проходил в муштре воздуха и мало сносных недовольствах.
– То дело немудрёное, Аглая Михайловна. Пущай плодит мне поболе. Правда в толк не возьму, не щупла ли для того Софья Андревна, не сляжет? - скептично нахмурился мужчина, потирая довольно длинную бороду и ухмыляясь, будто пытаясь представить, какие бёдра таятся под пышным "колокольчиком" юбки невесты. – Не для того жену беру, чтоб на похороны тратиться. Дама в ответ гневно поджала губы, но постаралась натянуто улыбнуться, готовя как можно более тактичный ответ.
– Полноте, Спиридон, - встрял мужчина средних лет с каштановыми растрёпанными волосами, модными бакенбардами на лице вытянутом и чересчур смазливом, он шёл небрежно, то и дело поправляя собирающийся в складки поношенный однобортный сюртук, который был явно ему мал.
- А тебе, Леонид, помалкивать бы. Ишь, твоя-то… - погрозил Спиридон Гаврилович толстым пальцем аки баварской сарделькой.
- Моя-то была… - поторопился возразить Леонид Андреевич, протестуя, хотя и не без робости и боязни.
- Была, да вся вышла! – мужчина неуместно хохотнул. Аглая презрительно отвернулась, дабы не разгневать спутника с трудом сдерживаемым отвращением. Алтынников Спиридон Гаврилович - купец без малого первой гильдии, родом из Калуги, владелец Богдано-Петровского чугунолитейного завода и хозяин нескольких лавок в московском Китай-Городе. Фигура на водах что ни на есть первой величины. На деле человек скупой, корыстный, стремящийся нажить деньги, хотя бы и самыми мелкими барышами, всеми правдами и неправдами, одна только вот у Спиридона мечта – жену заиметь такую, чтоб не мещанка, а из благородных, для статусу. Да только гордые они все, разве ж пойдут на такое? Оказывается, пойдут, да ещё экая краса -"Прекрасная Софико", как прозвали Соню Авксентеву на водах. Сосватал их брат Софьи Андреевны – Леонид Андреевич, столичный повеса, игрок и страшный разгильдяй, как его ещё земля носит, сказать трудно. Леонид познакомился с ним ещё в Москве, откуда сбежал из Петербурга, а на водах удивительным образом встретил вновь. Аглая Михайловна была в возмущении от такого знакомца сына, но вдруг разом переменилась и стала уверять Сонечку, что не разглядели они сразу сердца доброго и нрава приятного, а уж о деньгах и говорить нечего. Словом, брак внезапно оказался делом решёным, а Софья, не разделявшая восторгов родных, согласилась со смиренной улыбкой, искренне веря в благие намерения матушки и брата, моля по ночам Боженьку, чтоб даровал ей ежели не любовь, так уважение к будущему супругу.
- Софья Андреевна! – позвал барышню Алтынников, вальяжно подступая к ней сбоку. Аглая Михайловна подхватила прибежавшего внука Митеньку на руки, грозно проговорив сыну, когда купец отошёл вперёд:
- Не понимаю я тебя, Лёня. Этот твой Спиридон - чучело огородное. Как можно!? – возмущенно процедила сквозь зубы мадам Авксентьева.
-Так надо, маменька. Так надо, - уверенно произнёс Леонид Андреевич, глядя на вздымающийся к небу лохматый склон Машука.
- Сам делов наворотил, а сестрице расплачиваться, нет у тебя совести, Лёня, - не унималась Аглая Михайловна, было видно, что сердце у неё кровью обливается (не столько по судьбе Сони, сколько из-за собственного честолюбия), видя этого необразованного бородатого мужика в картузе, длиннополом сюртуке темно-синего крепа с лисьим хвостом на поясе, шароварах в мелкую полоску и сапогах с высокими голенищами, который говорить то и мог что только о пушнине и изделиях из чугуна: котлах, заслонках с дужками, вьюшках, дверках с полудверниками для печей, да жаровнях, сковородах и рукомойниках. Авксентьевы за несколько дней знакомства успели запомнить, сколько надо чугуна для заслонки и как приварить фигурную ручку, а под каким градусом накала дужки становятся хрупкими. Дать бы ему его же чугунной сковородой по голове, чтоб умолк, ей-богу.
-А у вас, маменька, много совести-то?
- Молчи, паршивец! – почти рявкнула Аглая Михайловна и тут же ласково улыбнулась подошедшей под руку со Спиридоном Гавриловичем Соне.
- На караул! – донеслось от Андрея Фёдоровича, который вытянулся по струнке.
Софья Андреевна скромно опустила глаза, на фоне жениха она выглядела совсем хрупкой и нежной, почти неземной, а её естественная красота сияла ещё ярче и без дорогой оправы: по-славянски округлое лицо с румянцем, тонкий носик, как у брата и матери, большие хрустальные васильковые глаза со взором ласковым и кротким, аккуратные брови, не слишком пухлые, но чувственные коралловые губки. Ей была очень к лицу тогдашняя прическа широким взбитым бандо с низко спущенными по щекам буклями, грациозно окаймлявшими лицо и её матовый лоб, а кожа прозрачно-бледная, алебастровая, насколько возможно у светловолосой девушки. В подражание французской императрице Евгении, прекрасной испанке, многие дамы выкрашивали волосы в модный русый цвет, который так куцо выглядел на фоне здоровых пышных локонов Сони цвета зрелой пшеницы с лёгким медным отблеском. Одета она была в выцветшее муаровое платье светло-зелёного цвета, явно перешитое из матушкиного туалета по новой моде, отделанное рюшем и декоративными пуговицами, нарядность и лёгкость придавали платью кисейный воротничок и подрукавнички, а шею и декольте прикрывала фишю – косынка из лёгкой ткани, отголосок старины. Тонкие пальчики сокрыты под перчатками, в руках сложенный зонтик "маркиза" с резной деревянной ручкой, и веер со старинной литографией на развороте. Местный народец поглядывал на уездную красавицу неоднозначно: скромность и молчаливость принимали за гордость, пренебрежение и чванство, тёплые улыбки и взгляды – за лицемерие и подхалимство. Одни восхищались без продыху, другие так же завидовали. Авксентьевы держались от общества особняком, дочь будто и вовсе прятали от посторонних глаз, а потому прелестная Софико стала загадкой и музой всея вод, и благословением было увидеть на улице хотя бы краешек её соломенной шляпки. Исключением была церковь, где Софья Андреевна бывала регулярно, а потому иной раз у заутренней появлялись внезапно уверовавшие физиономии. Само собой, такой затворничество породило кучу небылиц, дескать приехали на воды от дурной репутации, теперь грешки усердно замаливают, люди бессердечные и исключительно корыстные, а Софико прячут - цену дитяте набивают, чтоб продать подороже гнилое яблочко, и мол мальчик-то малой не племянник вовсе, а плод греха Софьи Андреевны от прелюбодейства с цыганом-проходимцем.
__________________

•(лат.) вернуться в строй

[NIC]Софья Авксентьева[/NIC]
[STA]Прекрасная Софико[/STA]
[AVA]http://cs627126.vk.me/v627126941/8c64/giSxHi-ysAs.jpg[/AVA]
[SGN]В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем? [/SGN]

Ещё недели не прошло с торжественного освящения епископом Иеремием нового храма Лазаря Чотиреденного, наконец-то достроенного на склоне Машука по Ярморочной улице, как его подступы уже оприходовали бойкие попрошайки и даже завёлся свой юродивый по прозвищу Блаженный Никанор, фигура колоритная, хотя проще сказать - местный дурачок с кривым беззубым ртом и одеждой шиворот-навыворот, говорящий настолько нечленораздельно, что каждый выдумывал из звуков, извергающихся его причмокивающими губами, свой сакральный смысл. Церковь же, совсем свежая, сверкающая чистотой не только святой, но и внешне-эстетической, представляла собой форму куба на высоком цокольном фундаменте, к величественному портику-входу, украшенному колоннами коринфского стиля вела широкая лестница, а сам по себе храм уютно примостился на фоне склона, будто высеченный в скале святой перст.
Софья Андреевна с трепетом и благоговением проходила мимо, не забыв перекреститься, персиковые губы её безмолвно зашевелились в молитве, а на ум невольно приходила первая строка Псалма сто двадцатого "Возведох очи мои в горы, отнюдуже приидет помощь моя." Матушка её настроена была куда более прозаически и, щурясь от слепящего навязчивого солнца, выглядывающего масляным зрачком из-за серых одутловатых век облаков, думала о предстоящей свадьбе.
- Или всё ж-таки в Скорбященской? Да, там тесновато, но нам-то что с того? Гостей нам много не надобно, да и Спиридону Гавриловичу лишние рты потом кормить в ресторации. Он человек деловой, бережливый, ты знаешь. Оно и хорошо, расточительство - дело грешное, - размышляла Аглая Михайловна, пытаясь оправдать откровенную скупость жениха, взявшего на себя бремя расходов.
- Как вам будет угодно, матушка, - тихо отозвалась Соня, прижав к себе сильнее альбом с акварелями и набросками, большинство их которых были написаны не здесь, а ещё в новгородском университете благородных девиц, обучение в котором оборвалось бедственно и безрадостно, а главное - неожиданно для юной барышни, но роптать она не смела и лишь пыталась своими силами продолжать занятия сама собою. Признаться, Софье было безразлично, где окончится её безмятежное девичество в новёхоньком храме Лазаревом или в самой старой пятигорской деревянной церкви, о которой даже покойный Незабвенный император Николай I выразился: "церковь крайне тесна и не соответствует городу во всех отношениях". Меньше всего ей хотелось отравлять последние деньки горькою полынью мыслей о предстоящем замужестве, а оттого её безучастность Аглая Михайловна считала благостным смирением и тем была довольна.
На пути к салону швеи-модистки, которая при нём держала ещё и галантерейную лавку, к дамам семейства Авксентьевых примкнул Алтынников, вечно являвшийся как чёрт из табакерки. Своим грохочущим голосом он поприветствовал будущую тёщу и невесту, произнёс пару самых пошлых и банальных комплиментов, не забыв упомянуть несколько "удивительных" свойств чугуна, напоминающих ему каким-то макаром Сонечку, и, вручив свёрток и помятый букет из роз, испарился под натиском Аглаи Михайловны, которая своей натянутой любезной улыбкой готова была порезать на лоскуты, благо предлог сыскался подходящий – таинство свадебного платья.
На приступочке Софья Андреевна стояла уже битый час, все члены её успели окаменеть и заныть, но она старалась не горбиться и стоять смирно, пока большеглазая кучерявая еврейка Азриэль, в простонародье – Азя, плясала вокруг молодой девушки с иголками в руках и зубах, подкалывая то там, то сям, выделывая выточки по хрупкой фигурке и обсуждая с мадам Авксентьевой будущий фасон. Аглая Михайловна только фыркнула, когда увидела в подаренном свёртке дорогие, но совершенно безвкусные грубые, как неудачно застывший иней, кипельно-белые накрахмаленные рюши. И серьги в бархатной коробочке, пусть с самоцветами и серебром, но такие аляпистые и вульгарные, что надеть их едва ли решилась бы даже крестьянка на масленицу. Закатив очи горе, Аглая собралась с духом и отложила "дарёного коня" с глаз подальше, расхваливать откровенное убожество она постеснялась.
Азриэль скомандовала повернуться, и Соня смогла увидеть себя в краешке зеркала. Лицо бледное, фаянсовое, неподвижное, руки тонкие, почти не тронутые загаром, выглядывающие из-под струящегося кремового муслина, тафты и кисеи с ярусами оборок. Софья вдруг поняла, что платье это – её саван. Скорбные мысли заволокли сознание, заскреблось на душе, воем кручинистым что-то заныло. Стать бы вольной голубкой, да устремиться в небеса чистые, ласковые. Девушка зажмурилась, что было мочи, чтоб не заплакать, представила она гордые непоколебимые горы, но не Машук, а пятиглавый Бештау, за которым призрачно синели величавые склоны Эльбруса. Увезёт её Спиридон Гаврилович и не успеет она вывести на бумаге степи цветущие да маковки пятигорских вершин, прорезающие густое небо. Стало ещё паршивее, горло свело от накатившей печали. Тогда взмолилась она к Всевышнему, чтобы дал ей сил и смирения, чтоб принял её жертву да благословил, открыл ослеплённые гордыней очи и дал увидеть в женихе её то благостное, что принесло бы покой. О счастье она даже и не мечтала, оттого лила горючие слёзы по ночам. "Долг превыше всего, долг!" – твердила она себе, преисполненная искренней благодарностию, и к матушке, и к батюшке и даже к брату, которого любила хотя бы потому, что тот был её родной крови, хотя мало добра он принёс семейству. Скоро придётся расстаться с ними, сначала в Европу, а потом обосноваться в Москве или на худой конец Калуге. Тоска щемила в душе только при мыслях о маленьком Митеньке, какого ему будет здесь с бабушкой-дедушкой и отцом без должной девичьей ласки? Всего за пару месяцев Соня привязалась к мальчонку глубокой нежной любовью и совсем не хотела покидать малолетнего родича. "Долг" - повторила она про себя. Будет ли чувство исполненного долга греть сердце в опустошенной груди бесконечными ночами? Софья Андреевна утешалась тем, что не имея возможности любить того единственного, возлюбила весь мир, которому была простодушно открыта, не видя его дурных пороков, прощая лицемерие и злобу, снисходительно относясь к грубости и невежеству, возлюбила наивно и бескорыстно.

[NIC]Софья Авксентьева[/NIC]
[STA]Прекрасная Софико[/STA]
[AVA]http://cs627126.vk.me/v627126941/8c64/giSxHi-ysAs.jpg[/AVA]
[SGN]В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем? [/SGN]

Изматывающий день продолжился в большом двухэтажном здании машукского камня на солнечной стороне бульвара у цветника – в Казённой Ресторации, где можно было не только отобедать, но и снять один из девяти нумеров, а два раза в неделю, по четвергам и воскресеньям, здесь проводились благородные собрания с музыкой и танцами, на которых, правда, Софье Андреевне бывать не приходилось и навряд теперь приведётся. Ресторация встречала гостей большой передней лестницей с фронтом из шести колонн ионического ордера, которая вела в главную залу или непосредственно ресторан. Сама зала была в два этажа с хорами для музыкантов у задней стены. Вправо вход в дамскую и уборную, как помнила Соня, а влево – комната для мужчин, позади же была бильярдная и буфет, которые также вели в залу.
Софико мирно сидела за столиком у окошка, пристыженная замечанием матушки, что достала угольки для рисования и чуть не попортила скатерть. Было утомительно скучно, но девушка находила мелкие радости, с мечтательной улыбкой разглядывая кипящую на улице жизнь. Мужскую половину семьи Авксентьевых было решено оставить дома, проку с них никакого, а лишняя суета обещалась свести разыгравшуюся мигрень Аглаи Михайловны к египетским пыткам. Сама она сидела в сосредоточенной задумчивости, вглядываясь в меню ресторации, выведенном на плотном пергаменте удивительно красивой каллиграфией. Нужно было продумать угощения для свадебного торжества, которое было решено провести здесь же, хотя Аглая была бы не против чего-то более скромного и уединённого. Алтынников долго упорствовал, он уверял, что нынешний содержатель Ресторации – таганрогский купец Пётр Найтаки – старинный его приятель, а потому по-дружески уступит копеечку-другую, а часть возьмёт пушниной, особливо горностаем, так облюбованным его супругой, удивительно, что не чугуном. Вот и сейчас Спиридон Гаврилович удалился с сыном Найтаки – Алексеем Петровичем в одну из комнат, дабы утрясти детали.
Старшая Авксентьева тяжело выдохнула, произнеся вслух: "Белужья икра…" и потёрла виски, Соня с любопытством покосилась на брошенные на стол листы, но решила вопросами матушку не донимать. В это время под бодрый шелест юбок в зале появилась занятная дамочка возраста зрелого, но не настолько, чтоб усохнуть и сморщиться. По всему было видно, что некогда она была настоящей красавицей, до сих пор черты её сохранили что-то приятно-притягательное, а во взгляде, горящим энергией, сквозило врождённое естественное кокетство.
- Ба! Аглая ты моя Михайловна, сколько лет, сколько зим! – воскликнула она и бросилась с объятиями. То была Екатерина Матвеевна Зюкина, уроженка Пятигорска, одна из дочерей первых переселенцев, и чуть не дальняя родственница самого основателя города генерала Ермолова. Душа местного общества, она знала всех и вся и умудрялась бывать везде и сразу. Рано лишившись родителей, Екатерина Матвеевна, получив знатное наследство, некоторое время жила с опекуном в Петербурге, а после вернулась на родные воды особенным человеком, изысканной столичной барышней, изыски эти, правда, надолго не сохранились и быстро смазались в местной провинциальной бытности. Жизнь Катерина по молодости вела вольную, существовала во многом за счёт своих обожателей и нисколько того не стеснялась, остепениться так и не смогла, потому замуж не вышла, да и нужны в том в упор не видела. Зюкина, надо сказать, женщина участливая и крайне деятельная, причём это "крайне" ключевое слово, поскольку вносит во все её благие намерения то гнетуще-навязчивое и упёрто-дотошное, что губит на корню все старания и побуждения. От скуки она загорелась страстью к тяжбам и всяческим разбирательствам, ей было дело до всего: до уснувшего на посту градового, злоупотреблений на новой стройке, сомнительности проведённой частной лотереи и прочего, а уж пороги Управы благочиния Зюкина обивала чуть не ежедневно, заваливая своими заявлениями, где она не то потерпевшая, не то поверенная, не то свидетель. За глаза её называли, скрипя зубами, не иначе как третьим ратманом, а одно её имя вызывало у тамошних служащих боль головную, зубную да колики в печёнках. Была бы воля полицмейстера, поместил бы сию энергичную барышню в каталажку от греха подальше.
Познакомилась Екатерина Матвеевна с Аглаей Михайловной ещё в первый приезд Авксентьевых на Воды, сразу по выходу Андрея Федоровича в отставку. Последний год город дышал спокойно, поскольку Зюкина после неудачного романа с наместником Муравьёвым отправилась с горя путешествовать, а в год нынешний, когда на посту его сменил князь Барятинский, вернулась обратно и пребывала в городе уже второй день, успев прознать последние новости и, конечно же, напомнить о себе надзирателям, приставам и половине полицейской стражи.
Размахивая в руке купчей подобно вееру, она села рядом за стол, долго восхищалась Софьей Андреевной, которую видела когда-то ребёнком и принялась изводить Аглаю бесконечной болтовнёй, поток которой унять быть невозможно. Первый раз в жизни Аглая Михайловна была бы искренне рада появлению Спиридона Гавриловича, но он задерживался. Соне матушкина приятельница понравилась, несмотря на свою шумность и суетливость, Зюкина была весёлой, говорила без умолку, непринуждённо и забавно рассуждая, улыбка у неё была добрая, глаза мягкие хотя и не безвольные, вся она была разительно живая по сравнению со своей сухой и строгой приятельницей.
- Ой, девоньки дорогие, - загадочно улыбнулась она, томно вздохнув. – совсем забыла! Вы видали нового надзирателя? Ну, вам-то он не новый, должно быть, а вот я такового не припомню.
Аглая равнодушно промолчала, а Соня покачала головой, глядя с интересом.
- Ах, знала б, никуда из Пятигорска не поехала бы, - женщина снова вздохнула, - из самого Петербурга пожаловал. Где мои годы, Аглая? – досадливо посетовала она, закатив глаза в блаженной улыбке, - высокий, статный, кудри смоляные аки вороное крыло, а глаза! Глянет – млеешь! Хорош…ай да хорош!
Она по-кошачьи сощурилась и вкрадчиво промурлыкала:
- Михаил Иванович. Соколик яхонтовый.
Соня попыталась представить себе этого надзирателя, но никаких определённых черт в голову не приходило, она лишь смущённо улыбалась, не зная, что следует в подобном случае отвечать, Аглая Михайловна продолжала думать над меню и давно потеряла нить разговора, отрешившись, но на всякий случай неодобрительно взглянула на Зюкину, чтоб та не забивала её дочери голову. Катерина Матвеевна с трудом подавив свои сентиментальные измышления, решила сменить тему:
- А что я давеча слыхала, что вы голубушку Софьюшку за этого..Алтышкина-Алтынкина..А! Алтынникова выдаёте. Скажут тоже люди, разносят блашь паршивую на хвостах, так я им и говорю: проваливайте по добру по здорову, нечего тут про Авксентьевых языками чесать! Я им, само собой, не поверила, да ты видела его? Боже упаси от такого зятя! Его, знаешь ли, как прозвали? Мусье Чугункин!
Улыбка пропала с личика Софьи Андреевны, которая будто разом обескровилась, печально опустив глаза. Аглая подняла оскорблённый взгляд и резко бросила, полоснув металлом голоса по воздуху:
- Выдаём, но это не твоего ума дело, Екатерина Матвеевна.
- Нет, а как же это? – оторопела Зюкина, не веря ушам своим и разом осела на стуле и замямлила. – Ну, с другой стороны, а чем не жених? При капиталах, до гробовой доски лишений знать не будешь. А что до невежества, - женщина ласково и виновато посмотрела на девушку, - Сонечка, так то воспитать можно. Мы ещё из твоего Алтышкина-Алтынникова человека сделаем!
- Не слушай Екатерину Матвеевну, Соня, - Аглая перевела гневный взгляд на подругу, - ты вон довоспитывалась уже. Бобылихой на склоне лет осталась.
- А я не от плохой жизни. И знаешь ли, уж лучше так, чем…. – она осеклась и решила уступить ради Софьи Андреевны, - Ну, может и твоя правда.
- Спиридон Гаврилович главным образом дело своё знает, семью почитает, возлияниями не усердствует. Человек уважаемый! Первой гильдии купец, не какой-то там торгаш мелкий! Завидуют тебе, Соня, девки на выданье всего уезда, да что там, всей губернии! – воодушевлённо заверила Аглая Михайловна, утешая и сама, кажется, веря своим словам. Екатерина Матвеевна усердно закивала. Софья улыбнулась краешками губ, но заметно сникла, хотя и пыталась всячески скрыть комом в горле застрявшую горечь. Она глубоко вдохнула и отвела взгляд, чтобы никто не увидел, как мокрым блеском стали отливать её глазки.
- А вот и он! – возвестила Аглая Михайловна и натянула дежурную улыбку.
- О! Это что за девичник раньше времени? Здравия почтенному собранию, – довольный Алтынников вразвалку подошёл к столику и, смеясь, расцеловал дамам ручки, особенно долго задержавшись подле Софьи Андреевны и уселся, откинувшись по-хозяйски.
После приветственных слов и представлений, распорядились насчёт чая.

[NIC]Софья Авксентьева[/NIC]
[STA]Прекрасная Софико[/STA]
[AVA]http://cs627126.vk.me/v627126941/8c64/giSxHi-ysAs.jpg[/AVA]
[SGN]В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем? [/SGN]

Лёгкий неплотный воздух безлюдного зала стойко проелся густым камфорным запахом свежего кофия, который изволила откушать Екатерина Матвеевна, остальные, морщась и свыкаясь с кисловато-горьким ароматом вяжущего бурого напитка, пили чай, заедая сладкими коврижками. Как кто-то выразился однажды: "купеческая" Москва пьет чай, а "чиновный" Петербург — кофий. Зюкина хотела сказать что-то пафосное в духе Радищева: примусь же услаждать прихотливость мою плодами пота несчастных африканских невольников, но не стала, боясь разводить извечный диспут о рабовладении, который непременно выливался в споры о крепостничестве и том, что мы, вот так же как и кофий, пьём слёзы крестьян своих за обедом.
- Сонечка, ты ж что ж, кофий не жалуешь? – добродушно поинтересовалась Екатерина Матвеевна, манерно поднеся чашку почти к самому носу, медленно с нескрываемым удовольствием вдыхая аромат, от которого так и веяло теплотой.
Софико хотела было открыть рот, но при маменьке не решилась. В пансионе она с другими воспитанницами по праздникам угощались кофием, но Аглая Михайловна под влиянием статей суеверных консерваторов и упёртых врачей по-пуритански объявила, что это вредные телу и душе излишества.
- Какая жалость! А то бы и испили, и по гуще знамения потолковали, - с досадой вздохнула Зюкина, вспоминая с каким азартом они слушали кофейницу в одном из салонов.
- Вздор! – недовольно вставила Авксентьева-старшая с тем оттенком в голосе, так напоминающем "чур меня!".
За окном раскатисто каркнул ворон, так истошно, что Софья Андреевна вздрогнула, по телу пробежал гнетущий холодок. Девушка оглянулась, устремив взгляд в окно, но там было спокойно и безмятежно: по улице неспешно прогуливались горожане и поправляющие здоровье гости Вод, недалеко от выхода прогоняемые с изрядной частотой полицейской стражей расположилась городская рванина, в надежде на подаяние посетителей Ресторации, на изящной лестнице застыл кот, вытягиваясь в охотничью стойку, не отводя зачарованного взгляда от двух голубей, готовясь к смертоносному прыжку. Меньше всего Софье хотелось сейчас узнать о своей судьбе, о грядущем замужестве, сладкое неведение оставалось единственным утешением.
- Да вы, что же, ворожея, Катерина Матвевна? – скептично заметил Алтынников, с ухмылкой подкручивая ус.
- Настоящие ворожеи, Спиридон Гаврилович, это ваша купеческая порода. Экие чудеса творят! Вон, Емельяна Карпова с Курганного переулка на чистую воду вывели, слыхали? Торговал, оказывается, чаем спитым!
Аглая резко отставила чашку со своим чаем на стол, Соня тоже посмотрела на свою и даже цвет вдруг показался ей предосудительно мутным до неприятности, хотя у Найтаки подавали всё отменнейшего качества.
- Это вы меня, Алтынникова Спиридона, ровняете с этими шельмами? – У купца даже уши побагровели от злости, он стукнул тяжелым кулаком по столу, и посуда испуганно затрепетала неловким дребезжащим звоном. Соня пугливо вжалась в стул, ощущая, сколько в Алтынникове грубой силы, станет ли он бить её когда-нибудь? Матушка утверждает, что нет, да и разве она не покладиста и добродетельна? Но что-то внутри предательски шептало, без рукоприкладства не обойдётся. В детстве Софья видела, как порой замахивается её отец в пылу перепалки на матушку, брат свою жену, поговаривают, бил беззастенчиво, но всегда ли так должно быть? Софья Андреевна вздохнула: Господь терпел и нам велел. 
- Так куда вы решились поехать в свадебное путешествие, дорогой Спиридон Гаврилович? – елейно встряла Аглая Михайловна поняла, что требуется её решительно вмешательство, она сверкнула глазами в сторону Зюкиной так яростно, что той стало не по себе. Екатерина Матвеевна изобразила саму невинность и спряталась взгляд в чашке, продолжая со смаком попивать кофий. Соня заметно оживилась, она надеялась увидеть Европу, попрактиковать свой французский, возможно, выучить итальянский, увидеть застывшее величие палаццо и замков, расписных соборов, серых зданий из тонкого каменного кружева, диковинных цветов и птиц.
- По Волге поедем. В вояжу. – Спиридон ещё косо поглядывал на Зюкину, но пар выпустил и теперь, сгорбившись, возил кончиком баранки по черничному варенью. Улыбка Софьи Андреевны заметно потускнела. Женщины взглянули на купца с лёгким недоумением.
- Война-с, - Алтынников понял упрёк, он до последнего колебался, но всё же решил ограничиться красотами Российской Империи.
- Так, позвольте, мирный договор подписали два месяца как, - вступила всезнающая Екатерина Матвеевна, готовясь к очередному спору.
- Если Спиридон Гаврилович так решил, значится, так лучше, - поспешила урезонить разговор Аглая.
- Не бабье это дело о войнах рассуждать, - пробубнил под нос Алтынников, но Зюкина, чувствуя свою осведомлённость в данной теме решила всё ж таки хоть что-то да присовокупить.
- Это ж у вас, стало быть, убытки, Спиридон Гаврилович? Ежели с Европой покамест не торгуете.
- Ха! Катерина Матвевна, чугун, - с трепетом произнёс мужчина, чем вызвал подавленные смешки Зюкиной и Сони, которые заговорщически переглянулись, - это вам не тряпьё какое! Да мы Крым отстояли, благодаря пушкам и ядрам чугуна Алтынникова! – купец самодовольно улыбнулся и вздёрнул к потолку крупный нос картошкой. Зюкина сделала вдох, то ли, чтобы не расхохотаться, то ли, чтобы выдать очередной поток колких замечаний, но Аглая Михайловна настойчиво продолжала пускать разговор по нужному руслу, хотя, признаться, готова была растерзать свою подругу на клочки:
- А когда отбыть планируете?
- Да сразу опосля празднества, я уже распорядился, чтоб к вечеру заложили экипаж с поклажей, - с равнодушным спокойствием ответил купец.
- В ночь ехать по нашим-то дорогам?! Да вы что, Спиридон Гаврилович! Исключено! – возмутилась Екатерина Матвеевна с нежной тревогой взглянув за Софико и вновь на Спиридона и Аглаю, - Вы что же, про душегубцев не знаете? К чему такая спешка? Нет, решительно вас предостерегаю, одумайтесь!
Алтынников криво улыбнулся:
- Да-к поймали убивцев-то, нынче и поймали. Меня сам Кривопалов осведомил.
- Да? Неужто? Александр Степанович? – с каким-то особым благоговением произнесла Зюкина. Конечно, кровушки она попортила его управе и ему самому немало, но так то ж не от равнодушия. Катерина Матвеевна была глубоко раздосадована тем, что кто-то узнал что-то наперёд неё самой. Нужно непременно наведаться к надзирателям, да узнать все подробности, а ежели не облагодетельствуют сиим бедную участливую горожанку, пригрозить кипой новых заявлений и жалоб. - Ну раз он так сказал, стало быть, так и есть. Надеюсь, суд будет публичным, - женщина невольно облизнулась, предвкушая грандиозное разбирательство. 
- Так что не извольте беспокоиться, Аглая Михайловна, Софья Андреевна, я всё продумал, - он нарочито упустил Катерину. - Перво-наперво в Астрахань, там сядем на корабль и на север! Подальше от всех этих Севастополей и Балаклав. Зюкина хмыкнула, по её мнению, отношение к безопасности у Алтынникова было специфичным. На самом же деле Спиридон Гаврилович в Астрахань торопился к определённому сроку, где хотел заключить договор с одним дельцом о покупке доли в новом предприятии, который должен был пробыть там только до конца месяца.
В стороне буфета и биллиардной послушались шаги и твёрдый мужской голос, предположительно Алексея Петровича Найтаки. 
- Обождите-ка, любезные, - вскочил Алтынников, попутно беря с тарелки бублик, ответив на взгляд Екатерины с его любимым поросячьим хохотком, - За что уплочено, должно быть проглочено. – И беззаботно удалился, только слышались его возгласы, эхом доносившиеся из коридора. Найтаки уходил и Спиридон решил проводить его до выхода, а сам, распрощавшись крепкими рукопожатиями, встал посреди улицы, дожёвывая сладость. Соня отвернулась от окна и вздохнула свободнее, не видя и не слыша, наконец-то, Алтынникова. Аглая Михайловна чуть не прописала ижицу своей подруге за непочтительные разговоры с женихом её дочери и обещалась обходить её за версту, ежели та ещё раз чего ляпнет.
Софико посмотрела на альбом на своих коленях, под столом, пока старшие вели беседу она как-то невольно и как можно более незаметно рисовала, хотя и как-то бездумно водя по бумаге и не особенно стараясь. Сейчас, когда наступила передышка, девушка, наконец, сосредоточилась и взглянула на плоды своих трудов: среди витиеватых гроздьев винограда с точёными листьями, кота и голубей, кажется, только сейчас она заметила очертания неизвестного образа, единственно чем примечательного – выразительными смоляными кудрями. Соня смутилась сама себя и закрасила набросок чёрной штриховкой.

[NIC]Софья Авксентьева[/NIC]
[STA]Прекрасная Софико[/STA]
[AVA]http://cs627126.vk.me/v627126941/8c64/giSxHi-ysAs.jpg[/AVA]
[SGN]В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем? [/SGN]

День венчания выдался самый заурядный: поблёскивающее припекающее солнце перемежалось с застилающей горизонт неоднородной серостью облаков, воздух был плотный, даже удушливый. Нюансы брачного обыска разрешились ещё на днях, все необходимые свидетельства были собраны, хотя то, что жених находится "в добром уме и трезвой памяти" вызывало ехидные сомнения у Зюкиной, которая принялась оказывать активное содействие в подготовке и даже взяла на себя часть финансовых расходов из дружеского участия. За недолгие дни знакомства она успела глубоко расположить к себе Софико и стала ей чуть не за тётушку, а Катерина Матвеевна, не имевшая своего потомства, была тому только рада и даже в пылу забот отложила четыре текущих разбирательства и перестала докучать полиции.
Соня так и не смогла уснуть, хотя пост вызывал слабость и головокружение. Давешняя исповедь, очистившая душу, не принесла привычной светлой лёгкости, не искоренила гнетущие страхи. Когда рассвело, и небо стало пастельным с алыми подтёками зари, на "билете на женитьбу", который Софье Андреевне выдал священник, стали чётко просматриваться буквы: здесь были указаны её имя, возраст, сословие, а также отметка о том, что девушка регулярно бывает на исповеди, прошла обряд причастия и что после троекратного объявления брака в церкви никаких помех к свадьбе не выявлено. Соня с горечью перечитывала слова снова и снова, бумага совсем измялась, пропиталась потом и слезами. Как пропели петухи, Софья прильнула к святому образу - старинной иконе Божьей матери в солидном окладе, отделанном чеканкой, гравировкой и редкой россыпью жемчуга, рядом приютились изящные резные лампадки из серебра и алого стекла.  Авксентьева подолгу искренне молилась и навзрыд плакала не столько по обязательству старорусской традиции, сколько от бунтующих душевных терзаний. Девушка так и просидела, пока не вошла матушка и объявила, что Спиридон Гаврилович прислал "женихову шкатулку" с гостинцами и венчальными принадлежностями. Аглая принялась доставать и раскладывать, критично рассматривая, фату, обручальные кольца, венчальные свечи, духи, булавки и прочую мелочь, после чего "снарядиха" начала готовить молодую к венцу.
Сквозь слои муслина и глазета со вставками тафты и кисейных оборок, девушку пробивала дрожь. Она выглядела как настоящая куколка: кожа бледная, фарфоровая, пышное изысканное платье с длинным рукавом, причёска с пудреными волосами и венком из красных роз. Аглая Михайловна хотела ограничиться расшитыми капором с нарядными лентами, но купец настоял на венце в дань старинным обычаям. Софье с самого утра есть не полагалось, закованная в торжественное одеяние она чувствовала себя еле живой. По пути невесту осыпали хмелем, зерном и мелкими деньгами, отец встретил её у экипажа, впереди в отдельном везли венчальную икону. А как только ножка невесты неустойчиво шагнула на землю возле Скорбященской церкви, устланной ковровой дорожкой по-купечески, всё и вовсе слилось в сознании в ком из пёстрых, но обрывистых деталей, будто бы даже несвязных. Софья боязливо вжалась в руку отца, ступая по бархатной дорожке от входной двери до аналоя, повсюду свечи, густой кадильный запах, пары фимиама, страшная духота. Вот они стоят на розовом шёлке, доносится гулкое басистое:
- Обручается раб Божий Спиридон рабе Божией Софье.
Ещё мгновение, и дрожащий хрупкий пальчик закован в кольцо, на аналой, где лежит Крест и Евангелие, кладут венцы. Вновь строгий голос священника:
- Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание и твердое намерение быть женой этого Спиридона, которого видишь перед собой? Многочисленные гости замерли в ожидании.
- Имею, честный отче, - тихо и робко пролепетала Соня, желая скорее уже отмучиться.
- Не связана ли ты обещанием с другим?
- Нет, не связана, - решительно ответила невеста, делая глубокий вдох, с мольбой с стыдом глядя на иконостас, умоляя Всевышнего дать ей сил сохранить достоинство и не проронить ни слезинки на людях, дабы не посрамить семью прежнюю и новую.
Далее началось таинственное освящение супружества Божественной благодатью.
- Благословенно Царство… - раскатилось по деревянной церквушке, как вдруг у Алтынникова погасла венчальная свеча. Все присутствующие разом ахнули, начали шептаться и пугливо креститься. У Спиридона Гавриловича забегали глаза, он нервно откашлялся, вытер пот со лба и поспешил поджечь свечу сызнова от сониной. Соне стало не по себе, но она старалась не подавать вида. Обряд возобновился, но Софья Андреевна как будто была в забытьи, очнулась она только, когда батюшка перешёл к благословлению, давая Софье приложиться к образу Пресвятой Богородицы, украшающему ее венец.
После церемонии процессия переместилась в Ресторацию. Было много людей, большинство из которых Софико видела впервые. Сыпались поздравления, Алтынников следил за наличеством подарков и разве что не производил опись на месте, пока ещё был трезв, разумеется. Свадьба была поистине толстотрапезной, отдавая странной и довольно нелепой смесью "французского с нижегородским". Все веселились, молодожёны исполнили первую кадриль vis a vis друг с другом. Спиридон Гаврилович танцевал как неуклюжий медведь, ему бы вприсядку с мужиками, а не потешать народ своими аллюрами. Соня держалась достойно, насколько могла, даже время от времени улыбалась, особенно, когда рядом начинала задорно щебетать Екатерина Матвеевна. Огорчал только Лёня, который быстро напился, начал дебоширить, прилюдно приставать к барышням и успел затеять с кем-то драку, после чего задиру усадили в угол и дали холодный индюшачий окорок приложить к распухшему фонарю на лице.

[NIC]Софья Авксентьева[/NIC]
[STA]Прекрасная Софико[/STA]
[AVA]http://cs627126.vk.me/v627126941/8c64/giSxHi-ysAs.jpg[/AVA]
[SGN]В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем? [/SGN]

Алтынников, взмыленный и багровый, крепко выпивший, прежде чем скрыться в экипаже, обругал всех и вся, на последние доводы тёщи и Зюкиной не ехать в ночь погрозился уже разбитым припухшим кулачищем и грозным "надобно, слышь, не пречь, женщна!", он чуть не напоил форейтора анисовкой, требовал, чтоб повсеместно орали: "горько!", сыпал медяками по мостовой и обещался разнести Пятигорск к ядрёной матери чугунными пушками.
- Вот тебе и царская мадера, - буркнул форейтор Козьмич, дунув на надоедливую стайку комаров, облепивших коленку. Соню весь этот фарс сводил с ума, она поскорее сбежала из объятий матушки и батюшки, кивнула брату, последний раз приголубила Митеньку и спряталась за дверцей, дрожа как тростинка. Аглая Михайловна крестила экипаж и беззвучно шевелила губами.
- Пей-ка, попей-ка, на дне-то копейка; а еще попьешь, так и грош найдешь! – заливисто затянул Спиридон, вспоминая один из свадебных обрядов и громко присвистнул, хлопнув себя по ногам.
- Ну! Скатертью дорожка! Аревуары вам, многоуважаемые! – купец икнул и скрылся вслед за молодой женой.
Гружёный экипаж тяжело покачнулся, натужно и как-то жалостливо скрипнув рессорами. Все слова были сказаны, благословения и напутствия отданы, а тягучие сумерки холодно и неприветливо высасывали цвет у ярких красок дня. Экипаж представлял из себя обширный дормез, запряженный лихой тройкою владимирских тяжеловозов, мускулистых и горбоносых с пушистыми щётками у копыт, но даже крепкие жилистые жеребцы с трудом тянули то, что предназначено для шестёрки; возглавлял упряжку угрюмый форейто¬р, от которого стойко пахло конским навозом и махоркой. Экипаж был неуклюже вытянутым, чтобы можно было спать в дороге, совершая длительные переезды, и весь будто бы трещал по швам, будучи ещё, кажется, современником императора Александра Павловича. Соне внутри было неуютно и непривычно, здесь можно было бы вытянуться, но скорее приходило на ум, что спокойно влезет гроб и не один. Даже по городским дорогам трясло, на пыльных бархатных занавесках неутомимо плясала золотая кисточка витого шнура, было слышно многоголосное стрекотание, сливавшееся в общий гул с аккомпанементом цокота копыт и скрипа, и на этом сносное нарушение умиротворения заканчивалось.
Алтынников вовсю горлопанил песни, нередко скабрёзные, размахивая руками, почмокивая и похрюкивая. Софью мотало из стороны в сторону, она трепетала и тихо плакала, неслышно причитая. Когда на одном из поворотов девушку сильно занесло, вместе со всем экипажем, Спиридон Гаврилович, поймавший её в свои крепкие объятия, принялся целовать новоиспечённую жёнку, вжимая всем телом в сиденье. Его густая борода грубой мочалкой царапала нежную кожу, движения были жадные, резкие, из губ неприятно смердело перегаром. Девушка была смиренная и почти безжизненна, она зажмурилась, тяжело дыша, но не от страсти, а от страха. Чувствуя её напряжение, Алтынников до боли сжал её запястье, хотя в том и не было надобности.  Его ладонь рывком оголила белое мраморное плечо, а после пальцы похотливо блуждали где-то под смятым кринолином вдоль вышитого белого чулка с накрахмаленной кружевной перевязью.
Издалека раздался звон колокола, последний на сегодня, мерный, звонкий, призывающей к вечерне. Соня встрепенулась и взмолилась:
- Обождите, Спиридон Гаврилович, умоляю! Дозвольте в церковь зайти на дорогу! Ничего более не прошу! Свечку Николаю Чудотворцу поставлю, боязно мне в такой пусть дальний без святого покровительства!
Алтынников явно пропустил половину слов мимо ушей.
- Тут те я покровительствую! – Мужчина недовольно сопел, широко раздвигая ноздри, его глазищи, крупные и тёмно-красные как кубанская черешня, смотрели с прищуром.
- А опосля… - пролепетала, опустив глаза, Софико, поняв сомнения мужа.
- От хитрая, бестрыжия! Истомить меня хочешь?! Ух! Иди, я нынче добрый. А уж как воротишься…Договор скрепить надобно, аль мамка порядку не научила? А ежели сбежать удумала! – Он снова погрозил кулаком, - Три шкуры спущу! Моя ты теперь, дужечка ты моя литая! Купец отпустил руки и нехотя отпрянул. Девушка выскочила из экипажа в исступлении отвращения, хлопнув дверью, за которой раскатисто невпопад купец запел что-то неразборчивое, больше похожее на завывания под нос.
По ступенькам церкви девушка вбежала не помня себя, мокрая пелена застилала глаза, а запахи почти не чувствовались забитым носом. Народ начал стекаться, набиваясь плотно, в честь праздников прихожан было больше обычного. Пряча лицо под платком, Софья поставила свечки у нескольких икон, читая в забытьи молитвы, что приходили на ум. Она не замечала горячие струйки воска, застывающие на пальцах, не слышала шёпота о "погасшей давеча венчальной свече", одно только отчаяние выло оглушающе громко внутри и кроме него ничего не было. Не дожидаясь начала вечерней службы, Соня медленно выплыла из церкви. Впереди чуть поодаль замер дормез угрожающим тёмным пятном, хотелось задержаться, ещё хоть немного.
У подступах к собору, как водится, крутились сирые и убогие. Софья Андреевна достала мешочек с деньгами, который тайком сунула её мать. Соня дала монетку крупной беззубой бабёнке с новорождённым, сопящем в куле из грязных тряпок, и у самой ограды остановилась. Здесь были двое: один при костыле, в ободранных пыльных лохмотьях и видом жалостливой забитой собачонки, завидев барышню, он будто невзначай пошевелил обрубком, вызывающим глубокое участие и сострадание; второй был скорее нелеп, чем жалок, возрасту неопределённого, весь чумазый, лицо щербатое, в женской, да ей-богу, драной женской кофте, заплатанных и изношенных до неприличества штанах, разных калошах и даже картуз на голове и тот колоритно порченый.
Софико посмотрела на них и задумалась, особливо глядя на культю несчастного. Вот уж где настоящие испытания и горе невосполнимое, а ей ли грех жаловаться? Ей ли причитать да гнушаться своей судьбой? Соне стало стыдно, но на душе полегчало, посветлело. Девушка вытерла с щеки крупную аки росу горькую слезу. Всё познаётся в сравнении, воистину правда. Она вдруг будто прозрела и от того не стала бросать полушки в миски, а, не брезгуя, склонилась и щедро положила им в ладони горячими пальцами по рублю от души.
- Помолитесь за меня, добрые люди! Мира вам! – она блаженно улыбнулась, приподнимаясь. Калека принялся ударять челом в чувствительных изъявлениях благодарности, но взгляд Софико почему-то цеплялся за его спутника. Было в его глазах что-то необъяснимое, чистое, беззлобное.
- Барышня, Спиридон Гаврилыч за вами послали-с, - послышался позади низкий голос запыхавшегося Козмича и сухой кашель вдогонку.
- Иду-иду, - мягко ответила она, благодарно окинула взором церковь, троекратно перекрестилась и направилась к экипажу. Решительно открыв дверцу, она увидела Алтынникова мирно и крепко спящим на боку, похрапывая. Выдохнув, она скромно пристроилась в уголке и только теперь ощутила, как сильно устала и утомилась за день, к тому же, она почти не ела от волнения и голодное головокружение обещало быстро сморить в сон.

[NIC]Софья Авксентьева[/NIC] [STA]Прекрасная Софико[/STA] [AVA]http://cs627126.vk.me/v627126941/8c64/giSxHi-ysAs.jpg[/AVA]
[SGN]В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем? [/SGN]

Резкий порыв ветра, уютного и густого ночного воздуха, ворвался как-то вдруг, защекотав кончик носа. Софико заёрзала, сильнее кутаясь в колючую шаль из плотной шерсти. Было неудобно и жёстко, спина ныла, шея затекла, а на лбу у виска наверняка если не шишка, то красное пятно, - девушка прислонилась к деревянной стенке дормеза, забившись в угол и мирно спала, утомившись настолько, что её не беспокоил ни заливистый храп новоиспечённого мужа, ни жуткая тряска, на отдельных ухабах способная всю душу выбить у горемычных путников.
Вырываясь из ласковых объятий Морфея, Софья Андреевна успела заметить, что вокруг вдруг стало тихо, только глухо что-то шуршало неподалёку. Послышался сдавленный хриплый стон, снова шорох, шлепок, будто кого-то хлестнули по коже. Алтынникова вздрогнула и испуганно открыла глаза, всё ещё балансируя на грани сна и яви. Мгла щипала глаза, было трудно понять, что творится вокруг: чёрная тень угрожающе склонилась над Спиридоном Гавриловичем, под ней он отчаянно бил руками, цепляясь за всё подряд пальцами, а тень только пуще нагибалась, издавая натужные гортанные звуки. Соня вскрикнула, это было страшнее, чем увидеть ночью чёрта. От страха всё внутри свело и будто сжалось, сердце колотилось барабанным боем, а на лобике проступила холодная испарина.
- Ещё раз подашь голос – удавлю! – огрызнулась тьма. Софико, с широко открытыми от ужаса глазами, принялась кивать и креститься, она дёрнулась в противоположный угол просторного дормеза, дрожа всем телом, кровь билась в висках, груди и животе так громко, что девушка будто вся пульсировала. 
- Господь милостивый, спаси и сохрани! – одними губами прошептала Алтынникова, она видела, как нога Спиридона забарабанила по полу и, в трепете перепуга, снова дёрнулась в сторону. Видимо, в тот момент дорога вильнула влево, и экипаж качнулся со скрипом, подпрыгнув, к тому же, на очередном коварном ухабе. Софья не удержалась на ногах, её прибило к стенке, в темноте девушка схватилась за что-то скользкими от пота руками и кубарем выкатилась из дормеза, стремительно набирающего скорость на выровнявшейся дороге.
Софико не поняла, что произошло, весь мир закрутился в мрачном калейдоскопе. Ей подумалось, что так, должно быть, умирают. Боль пронзила моментально, но страх был сильнее этой боли. Открыв глаза, Алтынникова поняла, что лежит в сырой канаве, вся перепачканная, в ссадинах от поросли кустарника, через который она, судя по всему, перевалилась вниз, в сторону от дороги. Было больно сгибать правую руку, больно до крика, но она лишь тихо простонала, закусив губу, чувствуя на языке железный привкус крови. Повинуясь инстинктам, она вцепилась пальцами одной руки в дёрн и, не ощущая ничего, кроме страха, поползла вдоль придорожной канавы. Через некоторое время, ей удалось совладать с собой и подняться. Где-то в грязи канавы у корней кустарника осталась замызганная шерстяная шаль, а сама девушка принялась бежать в лес куда глаза глядят, лишь бы подальше. Лес ночью был тёмный и жуткий, куда ни глянь, под ногами хрустели сухие иголки и ветки, на лицо то и дело липла паутина, по щекам хлестали ветки. Софья бежала, подобрав левой рукой подол, но всё равно цеплялась и постоянно спотыкалась падала, взывала, поднималась и бежала снова, пока, запыхавшись, не рухнула очередной раз и уже не смогла подняться. Девушка забилась в ложбину под деревом и беззвучно зарыдала, свернувшись в клубок, от страха и холода у неё стучали зубы, ладони жгло от ссадин, рука постоянно напоминала о себе острой ноющей болью в локте, кое-где пыльные светлые пряди, торчащие паклями, склеились каплями крови. Было тихо, настолько, что тишина резала слух. Тихо, больно и жутко. Кричать о помощи было нельзя, Софья решила схорониться до утра. Она и сама не заметила, как задремала или это, скорее, был обморок.